проигрыватель без батареек.
Митикицкая подумала, что из этого получился бы отличный репортаж. Черт. Кто напечатает его? Она немедленно исключила из числа претендентов большую часть периодических изданий страны. Возможно, 'Нэшэнэл Инкуайерер'. Вдали завыл койот. Существо сидело напротив нее, скрестив ноги, и, сосредоточившись, как учил его Туберский, аккуратно протыкало сосиски прутиками и держало над огнем.
— Уф, — сказало существо, подумав, что не хватает только хорошего фильма. Внутренние часы говорили ему, что завтра в кинотеатре будут новые фильмы. И завтра должно было наступить полнолуние.
Глава XVIII
Фенберг делает заявление
— Кто согнул мои решетки?
— Он, — хором сказали Фенберг и Туберский, показывая на Бина Брэса Брауна. Бин яростно закивал головой в знак согласия.
— Все равно, черт возьми, — сказал шериф Буба Фенберг, расстроенно осматривал окно. Было удалено сантиметров тридцать бетона, и три прута стальной решетки были артрически изогнуты. — Зачем вам это понадобилось?
— Мы пытались бежать, — послушно ответил Туберский.
Буба задумчиво погладил перламутровую рукоятку лежавшего в кобуре пистолета.
— А ну, давайте отсюда, — приказал он. Хотя Буба и был расстроен, тембр его голоса оставался глубоким и хриплым от непрерывного потребления сигар и плохого кофе. — Я скажу одно. За ремонт заплатите из своих карманов.
Фенберг подозрительно посмотрел на кузена, потом на открытую дверь камеры.
— Вы свободны… при одном условии.
Буба Фенберг всю ночь провел верхом на лошади в очередной экспедиции по самым глухим местам Бэсин Вэли. Он не нашел никаких следов Митикицкой или монстра. М.Дж. Беган предложил изменить стратегию. Туберский был единственным, кто мог быстро и точно привести их к зверю, поэтому Беган поручился за Фенбергов при условии, что Джон и Майк возглавят отряд по спасению Элен. Охотники отправятся в путь на рассвете, и братья Фенберг не смогут ничего придумать, потому что их будет окружать сотня вооруженных людей, получивших приказ стрелять при малейшей попытке к бегству.
Перед расставанием Фенберг проинструктировал своего младшего брата просмотреть все имеющееся у него снаряжение для сафари. Сети, ружья, капканы, транквилизаторы. Фенберг смотрел, как Туберский выходит через боковую дверь с ключами от его пикапа, и на лице Фенберга отражались боль и злость. Джон был неаккуратным водителем.
Снаружи Фенберг попал под ослепительный свет сотен тысяч ватт и вынужден был продираться через толпу орущих людей. Ему в лицо совали микрофоны и фотоаппараты.
Мистер Фенберг, это правда, что вы видели, как Большая Нога унес прошлой ночью одного из ваших репортеров? — Новости о смелой попытке к бегству распространились быстро. Пресса проводила аналогии. О да, 'Красавица и чудовище', фея и Кинг-Конг.
— Вы были помолвлены с журналисткой, мистер Фенберг?
Фенберг медленно прокладывал плечами дорогу через городскую площадь в спасительное помещение редакции 'Багл'.
— Это тот же самый зверь, который, как полагают власти, совершил десять убийств и занимался людоедством в округе Бэсин?
— Это правда, что ваш наполовину- родной брат три месяца жил в пещере со снежным человеком?
Фенберг остановился у двери и повернулся лицом к множеству слепящих огней и выкрикивающим вопросы журналистам.
— Тихо! — крикнул кто-то. — Он хочет сделать заявление.
Фенберг прикрыл глаза от света.
— Он мне брат не наполовину, — сказал Фенберг, — он мой настоящий брат. Джон изменил имя несколько лет назад по соображениям карьеры.
Фенберг повернулся и вошел внутрь, оттолкнув нескольких пытавшихся последовать за ним журналистов.
Тем временем Рыжая Собака Рассмуссен протиснулся в отверстие между изогнутыми прутьями решетки размером с фаллопиеву трубу и стал первым человеком, которому удалось совершить побег из тюрьмы Бэсин Вэли за всю 131-летнюю историю ее существования.
Глава XIX
Миссис Беган в баре
В тени старого вяза, на углу Пичлэнда и Шестой улицы, располагалась аптека Даббери, открытая до семи. Там были мраморный фонтанчик, коробки для сигар за стеклянной витриной, бисер, почтовые открытки, двойные лезвия для бритья, старомодная деревянная телефонная будка, стойка с пыльными солнцезащитными очками и почти полная коллекция всех комиксов, которые печатались в Америке.
Аптека Даббери была вторым домом Клиффорда Фенберга, и он терпеливо ждал там с 2.45, времени, когда заканчивались занятия первого класса, до 3.30, когда его забирал Злючка Джо. Аптекарь не делал Клиффорду замечаний, когда тот листал томики книг 'Серебристый Серфер', 'Великолепная четверка', 'Зеленая лампа' или «Бэтмэна». Клифф презирал альбомы Диснея и Арчи в мягких обложках. Ему больше нравились насилие и телепатия. С понедельника по пятницу он сидел там на крае стула и читал, посасывая через соломинку кока-колу и рассеянно стуча ногой по стойке.
Комиксы давали ему фантастическую надежду, что, может быть, и он такой же неуязвимый, испытанный в деле, что ему нельзя причинить боль, его не берут пули и ему не страшно никакое зло в мире. И главное, что он выше всех запретов. Здесь у Клиффорда было много общего с Туберским. Он тоже легко схватывал идиотские философские и метафизические концепции и, казалось, ничего не боялся. Но на самом деле он боялся. Пусть он очертя голову бросался с кулаками на любого, от сверстника до девятиклассника. В конце концов, он тоже не был железным. Он был просто маленьким мальчиком.
Он любил Элен.
Он любил Фенберга, хотя не знал, как надо вести себя с ним. У других детей были родители. У Клиффорда был Фенберг. Майк брал его на руки и читал ему книжки, всегда с разными интонациями. Он поддавался Клиффорду, когда они боролись. Как бы ни был Фенберг занят газетой или домашними делами, он всегда готов был остановиться, посмотреть Клиффорду в глаза и ответить на любой вопрос. Фенберг разрешал Клиффорду готовить, сажал его на колени и позволял управлять ковшом трактора. Он приходил в восторг от любой нарисованной им простейшей фигуры, чем-то напоминающей рисунки Пикассо.
Но у Фенберга не было мягкости Митикицкой. Элен никогда не была хмурой, а если обнять ее, она была такой упругой и мягкой. Она слушала внимательно, как и Фенберг, но теперь, когда Клиффорд плакал, он мчался к ней. Она разрешала Клиффорду сидеть у своих ног и обнимать их, когда читала ему. Все неприятности забывались, когда она убирала со лба падающие ему в глаза волосы и, хотя он слегка сопротивлялся, вытирала засохшие крошки с губ и щек влажным полотенцем. Когда Клиффорд думал о Митикицкой, он всегда вспоминал Рождество и пахнущий духами светло-голубой свитер под цвет ее глаз.
Клиффорд прилежно перевернул страницу. Черт. Он любил их обоих и считал, что они прекрасная пара. Но неужели в Клиффорде было что-то такое, что отталкивало людей? Клифф никогда не видел своих
