теплая струйка течет по ноге, передавая отдаленному мозговому центру, что хорошо бы поторопиться. Бин замочил штаны.
Зверь вышел из-за покрытых мхом скал и притаился, готовый прыгнуть. Тонкие, подвижные губы обнажали темные десны и желтые клыки.
Подкрадываться к собакам и гуляющим людям и пугать их до смерти было одним из самых любимых развлечений монстра Туберского. Только на этот раз его трюк обернулся против него.
Рычание застряло в горле Снежного Человека и растаяло там. Монстр стоял неподвижно и не мог оторвать глаз от ужасного существа, притаившегося прямо перед ним.
Да, оно было небольшого роста, но очень злое. Руки Бина Брэса Брауна показались монстру клешнями — грязные пальцы с обкусанными ногтями сгибались и разгибались, как бы предвкушая, как они вцепятся в горло Снежного Человека. Малиновое желе просачивалось между зубами этого типа, и, смешавшись с густой молочной начинкой из «Туинкиз», загустело и пенилось в уголках рта Бина Брэса Брауна. Глаза, непомерно увеличенные треснувшими выпуклыми линзами толщиной с бутылочное стекло, смотрели грозно. Один глаз смотрел прямо в душу Большой Ноги, подыскивая (как казалось Снежному Человеку) место, куда вонзить свои желтые зубы. Другой глаз вращался сам по себе, как впавшая в неистовство лампа маяка. Но самое ужасное (ничего страшнее существо не видело даже в кино) было то, что это маленькое существо шипело на него.
Этого не могло вынести слабое, больное сердце монстра Джона Туберского. Зверь инстинктивно повернулся и хотел бежать, но его остановило странное покалывание, пробегавшее вверх и вниз по руке. Такое чувство, будто получил сильный удар кулаком в грудь. Стало трудно дышать. Он задыхался. Зверь заскулил от боли и недоумения. Он посмотрел вверх — ветви деревьев, казалось, крутятся и опускаются на него. Он почувствовал стесненную боль в груди.
— Рэймонд! Ты здесь? — громко звал Фенберг. Ни Бин, ни существо не слышали звука его тяжелых шагов, когда он продирался через кустарник.
— Бин… Би-ин! — кричал Туберский. Он вышел на поляну как раз вовремя. Монстр держался за сердце, согнувшись дугой, и плашмя упал на землю, как высокое здание во время землетрясения.
— О господи! — ужаснулся Фенберг, подходя к брату. — Господи помилуй, что случилось?
Туберский беспомощно посмотрел на лежащее перед ним существо, потом на Бина Брэса. Глаза Джона сузились, он выставил вперед челюсть:
— Ты, проклятый сукин сын. Это из-за тебя у моего монстра сердечный приступ!
Фенберг словами и кулаками пытался остановить Туберского, который душил Бина Брэса Брауна. За этот день его уже второй раз душил один из Фенбергов, и, хотя Бин быстро забывал обиды, это было уж слишком.
— Ты скучаешь по ней?
— Кажется, я скучаю по всем.
— Грустный редактор, — Туберский пошевелил палкой в костре. — Фенберг в роли Гамлета.
— Передай флягу и кусок трески, — попросил Фенберг.
Они ходили по лесу весь день до позднего вечера. Митикицкой не было. В пещере она была, это точно. Они нашли волосы. В пещере даже остался запах ее духов. Ночь прикрыла лагерь своим несчастливым одеялом. Знахарь сидел в стороне и пел свою песню смерти. Майкл лишь краем уха слышал индейца и шум окружающего их леса. Сильный запах сосен отдаленно напомнил Фенбергу о Шпике и Шпэне.
— Я все еще скучаю по родителям, — признался Туберский. — Хотя их обоих можно было назвать невменяемыми, а мама вечно клала все в пластиковые пакеты. Иногда я думаю, может, они все еще живы.
— Я в этом сильно сомневаюсь.
— Никто этого не знает, — сказал Туберский. Он сидел в своей майке с короткими рукавами, несмотря на холод.
— Думаю, что влились в ряды прочих П.В.О.
Туберский недоуменно поднял брови.
— Пропавших во Время Отпуска.
— А-а.
Фенберг устало улыбнулся, глядя на языки пламени. Огонь. Одно из самых удивительных явлений природы — бесконечные маленькие взрывы, один загорающийся от другого, такие быстрые и яростные, такие завораживающие. Костер действовал на Фенберга успокаивающе, уводил от постоянно мучивших его мыслей.
— Я и сам думал об этом, — сказал Фенберг. — По крайней мере, раньше. Только два тела не были найдены поисковыми группами — мамы и папы. Я надеялся, что их спасли эскимосы, но там, где произошла катастрофа, невозможно прожить больше нескольких секунд.
— Они могли быстро заморозиться и не умереть, — предположил Туберский.
— Как у Уолта Диснея? — спросил Туберский.
— Или замороженные закуски Свансона.
'Трейси, должно быть, тоже было холодно, — подумал Фенберг, снова засмотревшись на пламя. — Меня не было там, чтобы согреть ее. Согреть их обоих'.
— Может, хватит о свежезамороженных родителях?
Туберский кивнул и продолжил:
— Я никогда не видел Митикицкую.
— Она тебе понравилась бы. В ней, действительно, что-то есть.
— Она сумасшедшая?
— Не такая, как мама, но что-то есть. Кто знает? — признал Фенберг. — Годы упорной работы и постоянных тренировок могут сделать свое.
Существо фыркнуло во сне и застонало от боли, потом затихло. Майкл и Джон прислушивались, пока дыхание не стало ровным. Оно казалось таким безвредным в свете костра, как старый, не раз отремонтированный музейный экспонат. Майкл смотрел, как расширяется и сокращается массивная грудная клетка. Фенберг покачал головой; Каким образом вот это, размером с маленькую спальню, могло столько лет разгуливать так близко от цивилизации и не быть пойманным?
Может, оно просто было очень спокойным.
Оно посмотрело на Фенберга.
Фенберг помнил слова старого индейца о Мандранго: 'Стоит ему только посмотреть на тебя и твоя душа осуждена вечно блуждать в сумерках, как привидение'.
'Вымыслы темных аборигенов', — с надеждой подумал Фенберг.
Не было вращающихся красных глаз, нездорового блеска, никаких особых эффектов. И все же что-то было.
Монстр со слабым сердцем. Не слабым, а разбитым, определил Туберский. А теперь оно лежит здесь, утихомирившись. И на все крики и выстрелы не последовало никакого ответа от Митикицкой.
— Я помню, что видел ее фотографию, — сказал Туберский.
— А? — Фенберг временами отключался. — Твоя подружка. Я видел ее фото на камине в гостиной. По ее лицу чувствуется, что она с характером.
— Да, — задумчиво согласился Фенберг.
— Чувствуется ранимость и дикость.
— Да. И прекрасный зад, — напомнил Фенберг.
— Как она в постели? — спросил Туберский.
— Джентльмены об этом не говорят, — сказал Фенберг.
— Ты прав. И как же она в постели?
— Мрачная и злая, — открылся Фенберг.
Братья улыбнулись. Они дышали в ритм. Индеец пел, а Бин Брэс улыбался во сне, завернувшись в спальный мешок, и был похож на грызуна в норке.
— Ты любишь ее?
