Он с упреком посмотрел на нее.
— Не сюсюкай со мной, — сказал он. — Я еще не впал в детство.
— Наверное, это происходит само собой, когда люди больны, — сказала она с неловким смешком. — Прости.
Он по-прежнему смотрел на нее.
— Не надо со мной нянчиться, — медленно выговорил он. После чего закрыл глаза и глубоко вздохнул.
Арабу, который принес матрас, она велела привести еще одного человека. Вдвоем они приподняли Порта и переложили его на расстеленный на полу матрас. Затем она попросила их перенести часть чемоданов на койку. Арабы ушли.
— А где ты будешь спать? — спросил Порт.
— На полу, рядом с тобой, — сказала она.
Больше он ее ни о чем не спрашивал. Она дала ему таблетки и сказала:
— А теперь поспи.
Она вышла из комнаты и пошла к воротам, где попыталась завязать разговор с часовыми; те не понимали по-французски и в ответ повторяли только одно:
— Вам что-нибудь нужно, мадам? — спросил он.
— Я хочу, чтобы кто-нибудь пошел со мной на базар и помог купить мне одеяла, — сказала Кит.
—
Кит рассыпалась в благодарностях. Она вернулась во двор и на мгновение замерла, глядя на дверь комнаты; ей не хотелось входить. «Это тюрьма, — подумала она. — И как долго продлится мое заточение? Одному Богу известно». Она вошла внутрь, села на стоявший возле двери чемодан и уставилась в пол. Потом встала, открыла сумочку, достала толстый французский роман, который купила перед отъездом в Бусиф, и попыталась читать. Дойдя до пятидесятой страницы, она услышала во дворе чьи-то шаги. Это был молодой французский солдат, принесший три одеяла из верблюжьей шерсти. Думая пригласить его зайти внутрь, она поднялась и вышла ему навстречу со словами:
Ее разбудило чувство, будто что-то коснулось ее лица. Приподнявшись, она увидела, что вокруг темно и кто-то ходит по комнате.
— Порт! — крикнула она. Раздался женский голос:
—
Женщина стояла прямо над ней. Кто-то бесшумно прошел через двор с карбидной лампой. Это был мальчик, он подошел к двери, заглянул внутрь и поставил лампу на пол. Кит подняла голову и увидела пожилую женщину крупного сложения со все еще красивыми глазами. «Это Зина», — подумала она и позвала ее по имени. Женщина улыбнулась и, нагнувшись, поставила поднос на пол возле ее постели. После чего вышла.
Кормить Порта было делом нелегким: большая часть супа проливалась мимо, стекая вниз по подбородку и шее.
— Может быть, завтра ты сможешь есть сидя, — сказала она и вытерла ему рот платком.
— Может быть, — слабым голосом сказал он.
— Боже мой! — вскричала она.
Она проспала; ему давно уже следовало принять лекарство. Она дала ему таблетки и заставила запить их глотком тепловатой воды. Он скривился.
— Вода, — сказал он.
Она понюхала графин. Тот вонял хлоркой. По ошибке она бросила в воду двойную дозу.
— Ничего страшного, — сказала она.
Она поела с удовольствием: Зина и впрямь недурно готовила. Доедая, она посмотрела на Порта и увидела, что он уже спит. Таблетки, по-видимому, всякий раз имели один и тот же — усыпляющий — эффект. Она с удовольствием бы прогулялась после еды, но опасалась, что капитан Бруссар мог отдать часовым приказ ее не пускать. Она вышла во двор и несколько раз обошла его по кругу, глядя вверх на звезды. Где-то на противоположном конце форта играл аккордеон; мелодия была едва различимой. Она вернулась в комнату, заперла дверь, разделась и легла на одеяла рядом с матрасом Порта, пододвинув лампу ближе к своему изголовью, чтобы можно было читать. Но свет был недостаточно сильным и слишком мигал, и у нее быстро заболели глаза. К тому же от лампы исходил отвратительный запах. Она нехотя потушила фитиль, и комната вновь погрузилась в непроглядный мрак. Не успела она толком лечь, как тут же снова вскочила и стала шарить по полу в поисках спичек. Она зажгла лампу, запах которой показался ей теперь еще более сильным, и сказала себе, шевеля, однако, при этом губами: «Каждые два часа. Каждые два часа».
Посреди ночи она проснулась, чихая. Сперва она подумала, что это из-за запаха лампы, но затем, приложив руку к лицу, почувствовала у себя на коже крохотные крупинки. Она провела пальцами по подушке: наволочку покрывал толстый слой пыли. Только после этого она услышала, как за окном шумит ветер. Этот шум напоминал рокот морских валов. Боясь разбудить Порта, она постаралась подавить подступавший чих; но тщетно. Она встала. В комнате, кажется, похолодало. Она накрыла Порта его же халатом. Затем достала из чемодана два больших платка и одним из них обвязала себе нижнюю часть лица. Второй предназначался для Порта, когда настанет время его будить, чтобы дать таблетки. До этого момента оставалось каких-нибудь двадцать минут. Она легла, чихнув опять в результате поднятой от одеял пыли. Она лежала не шелохнувшись, вслушиваясь в неистовые завывания ветра, бушевавшего за дверью.
«Вот он, настигший меня ужас», — подумала она, пытаясь преувеличить положение, в надежде убедить себя в том, что худшее уже произошло, нет, происходит с ней прямо сейчас. Напрасное упование. Внезапно поднявшийся ветер был новым знаком, связанным исключительно с тем, что еще только предстоит. С грядущим. Он начал издавать под дверью странные, животные звуки. Если бы только она могла сдаться, расслабиться и жить с абсолютным знанием, что надежды нет! Но ни знания, ни уверенности не было и в помине; грядущее могло принять любой оборот. Оставить всякую надежду: даже этого ты не в состоянии сделать. Ветер будет дуть, песок — накапливаться, и каким-нибудь непредвиденным образом время принесет с собой перемену, которая в свою очередь могла быть только путающей, ибо никак не вытекала из настоящего.
Остаток ночи она провела без сна, регулярно давая Порту таблетки и стараясь отдыхать в промежутках между приемами лекарства. Всякий раз, когда она будила его, он послушно поворачивался и без слов, даже не открывая глаз, глотал протянутые ему таблетки и воду. В бледном, зараженном свете зари она услышала, как он начал рыдать. Вздрогнув, точно сквозь нее пропустили ток, она села и уставилась в угол, где лежала его голова. Ее сердце билось быстро-быстро, учащенное странным чувством, которое она не могла определить. Она послушала немного, решила, что это сострадание, и наклонилась ниже. Рыдания вырывались у него изо рта механически, наподобие икоты или отрыжки. Постепенно ощущение волнения улеглось, но она по-прежнему продолжала сидеть, сосредоточенно прислушиваясь к двум звукам одновременно: рыданиям внутри и поскуливаниям ветра снаружи. Два безличных, природных звука. И вдруг, после внезапной короткой паузы, она услышала, как он совершенно отчетливо произнес: «Кит. Кит». У нее
