Актриса

— Да ну тебя на фиг, Тэд, ясное дело, не англичанки, — не выдержал Льюис. — Одна шведка, вторая немка. При чем тут твоя чертова таинственность?

— Погоди, Льюис. Не ершись. Это ты знаешь, что одна шведка, а вторая немка. Но те, кто сидит в темноте и глазеет на экран, — не знают, а если и знают, то думают совсем о другом. О том, как она не похожа на остальных баб. Она из другого теста. Сплошная экзотика. Тайна…

— Еще раз услышу от тебя слово «тайна», Тэд, и, ей-богу, я вышвырну тебя…

— Я знаю, что он имеет в виду, — тихо сказала Хелен. — Он говорит о власти. Которую ты имеешь, если ты не такой, как все. Когда окружающие не могут тебя вычислить, понять, что ты собой представляешь…

— Разве это дает власть? — Льюис с недоверием на нее посмотрел.

— Иногда. Так мне кажется.

Тэд с интересом за ними наблюдал. Потом придвинулся ближе.

— Так о чем бишь я. Тебе, Хелен, нужно поработать над голосом. Пока есть время до следующего фильма. Он должен звучать загадочней, быть дразнящим. Чуть меньше невинности. Произношение пусть остается безупречным, но сдобрим его легким, почти неуловимым акцентом. Французским или итальянским, в общем, желательно европейским. И чуточку американского не повредит.

— Не слишком аппетитный коктейль, — Льюис повернулся к Хелен и с изумлением обнаружил, что она на полном серьезе слушает весь этот бред. — Почему бы тебе не продемонстрировать Тэду свои способности, моя милая? Ему же нужны акценты. Он и не подозревает…

Льюис тут же пожалел о своих словах, потому что Хелен вспыхнула до корней волос. А Тэд, напевая что-то, начал слишком пристально разглядывать потолок, потом пол.

— Он знает, — напряженным от смущения голосом сказала Хелен.

— Знает? И давно узнал?

— Да в Риме еще. Хелен развлекала меня иногда. — Тэд помолчал. И устало продолжил: — Вернемся к нашим проблемам. Хелен понимает, о чем я говорю, и знает, что я прав. Есть и более важные детали. Одну нам надо обсудить обязательно.

— Как? Неужели только одну? — Льюис был вне себя от злости. Он опять, как тогда в Риме, почувствовал себя лишним. Он ревновал. — Действительно, почему только одну? — ехидно поинтересовался он, вскочив с места. — Я уверен, у Тэда в запасе еще мильон крайне полезных советов. Если мы готовы пожертвовать голосом Хелен, хотя, по мне, он вполне хорош и сейчас, почему бы не пойти дальше? Можно обкорнать ей волосы. Можно вытравить их пергидролем. А как насчет пластической операции? Или…

— Или насчет имени, — с неожиданной твердостью подхватил Тэд. — Надо что-то придумать. Имя никуда не годится.

— Это какое же, — наседал на него Льюис. — Хелен Крейг? Или Хелен Синклер? Которое вскоре, должен тебе напомнить, она будет носить.

— Ни то, ни другое, — проворчал Тэд. — Слишком английские. Обыкновенные. Нудные. Ну что хорошего — Хелен? Или Крейг. И Синклер тоже не лучше. Очень пресно.

— Вот спасибо.

— Да не психуй ты. Для банкира — блеск, а не фамилия. Правда, правда. Но для кинозвезды — вернейший провал. Итак, — он побарабанил пальцами по жирным ляжкам, — остановимся на этом поподробнее. Вот смотрите. Грета Гарбо — два Г. Мэрилин Монро. Дважды М. И эта новая французская милашка, Брижит Бардо — два Б, по-французски звучит как «bebe», малютка… потряс, а?

— Потряс-то потряс, — Льюис, остыв, снова уселся в кресло. — Но ведь имеются еще и Кэрол Ломбард, Бетт Дэвис, Кэтрин Хепберн, Джина Лоллобриджида, Марлен Дитрих, да их до хрена. И неплохо устроились без всяких двойных инициалов…

— Согласен. Я же просто рассуждаю. Пытаюсь что-нибудь придумать.

Тэд и Льюис глубокомысленно уставились друг на друга. И тут Хелен поднялась со своего места. Лицо ее горело. Просто стояла и молчала. Тэд и Льюис тоже не решались заговорить, вдруг почувствовав себя неловко, оттого что совсем забыли о ее присутствии.

— При крещении меня назвали Элен. У меня и в паспорте это имя, разве ты не помнишь, Льюис? — Она помолчала и добавила: — Мама всегда называла меня этим именем. Ей нравилось, как оно звучит. Она говорила, что оно похоже… похоже на вздох.

В комнате воцарилось молчание. Льюис заметил, что у Хелен чуть дрожат пальцы, видно, ей нелегко было заговорить о прошлом. Тэд с непроницаемым видом почему-то очень внимательно на нее посмотрел.

— Элен, — изрек он наконец. — Это уже интересно. — Его черные глазки-бусинки снова на миг впились в нее. — Значит, так тебя называла мать?

— Да, именно так.

— Ну-ну, — он загадочно усмехнулся. Почувствовав в его тоне что-то необычное, Хелен пристально на него взглянула, но он больше ничего не сказал. Только принялся опять что-то напевать, это означало, что он погрузился в размышления. Льюис не сразу понял, что Тэд мурлычет себе под нос «Марсельезу».

— И еще… — нерешительно продолжила Хелен. — Деревня, где я росла, называлась Хартлэнд. Мне нравится это название, всегда нравилось… Что, если…

Льюис был поражен. Почему она безропотно все это принимает, и даже с интересом? Похоже, ей хочется обзавестись новым именем и новым обликом. Он уже готов был взорваться, но в этот момент Тэд поднял голову. В стеклах его очков вспыхнули огненные блики.

— Харт, — коротко бросил он. — Хартлэнд слишком длинно. Харт. Не просто Харт, а на французский лад, с «е» на конце. Helene Harte. Быть по сему. Великолепно. Как раз то, что нужно. А тебе как, Льюис?

Льюис не отвечал, он смотрел на Хелен. Она еле скрывала волнение. На щеках полыхал румянец, глаза блестели. Льюис вдруг рассердился, нутром почуяв, что Тэд грубо играет на каких-то неведомых ему, Льюису, но очень важных для Хелен обстоятельствах. Как потемнели ее глаза, какими огромными стали на этом точеном личике… он представил себе перепуганного, загнанного звереныша: олененка, и колотится сердечко, и смотрит оленьими очами; Harte…[4]

Как только Тэд отвел от нее глаза, Хелен посмотрела на Льюиса, легким кивком отвечая на его вопросительный взгляд. Тайный знак только ему, Льюису, Тэд тут ни при чем. Льюис сразу воспрянул духом.

— Я полагаю, это удачный вариант, — с достоинством произнес он. — Очень даже.

— Ну тогда можно отправляться баиньки. — Тэд встал. — Увидимся утром в аэропорту, Льюис.

С этим он и удалился, немало их удивив — без всяких оттяжек и красноречивых взглядов на диван. Ушел — и все. Был — и нет его. Свобода была дарована столь неожиданно, что они, не веря своему счастью, еще долго с недоумением смотрели друг на друга.

…Элен, впервые произнес Льюис, это было позже, в минуты близости. Элен. Действительно, точно вздох. Это имя так ей шло. Певучее, нежное, оно ласкало слух.

…Элен, в последний раз произнес он после долгих прощаний и поцелуев и поехал в аэропорт.

Элен Харт, произнесла Элен, подойдя, как только Льюис ушел, к зеркалу. Приподняв волосы, она стала внимательно изучать свое лицо. Helene Harte, знаменитая и богатая, будущая звезда, не просто звезда — легенда. Элен Харт, женщина ее грез, которая возвратится в Алабаму на «Кадиллаке». Элен Харт, которая покажет всему Оранджбергу, и Неду Калверту тоже, что она не забыла… Так, значит, это сбудется, обязательно, раз она так мечтала об этом, так мечтала.

Она отпустила поднятые пряди волос — из зеркала на нее опять смотрела Хелен Крейг, обычная девушка. Скоро она станет совсем иной. Отвернувшись от зеркала, она с улыбкой подумала, что подарит жизнь сразу двум существам — ребенку и своему новому «я».

Она еще не очень представляла, чем новая Элен будет отличаться от прежней, но ничего, как-нибудь образуется. Во всяком случае, новая будет сильной, ужасно сильной, и недоступной, как и положено звезде, она будет ангелом мести: осенив крылами, поразит мечом.

Этой ночью ей снился Эдуард.

Летели месяцы. Льюис жил в двух измерениях, словно у него было двое часов,