— Я стараюсь не читать подобных вещей.
— Я тоже. — В голосе Шера прозвучала легкая обида. — Тем не менее мне хотелось бы, чтобы вы их прочли, если не сейчас, то хотя бы в самолете. Я надеюсь, что после этого вам станет ясно, почему я в конце концов согласился с Ангелини, что мисс Харт сейчас беспокоить не стоит.
— Хорошо, я прочту ваши вырезки.
— Как бы то ни было, но мотивы Ангелини для меня по-прежнему неясны. Одно время я считал, что он заботится о благе мисс Харт…
— А теперь вы так не считаете? — Эдуард внимательно посмотрел на него.
— Нет. — Шер взглянул в окно. Машина подъезжала к аэропорту. Шер кашлянул и продолжал: — Более того, теперь я почти уверен в обратном.
— Объясните.
— У меня есть сведения, что он собирается сорвать ее съемки у другого режиссера, а права на оставшиеся части «Эллис» передать Джо Стайну.
— Вы хотите сказать, что он собирается уйти из «Сферы»?
— Да. Прихватив с собой Элен Харт в качестве трофея.
— Откуда вам это известно? Шер вежливо улыбнулся:
— С самим Стайном я, к сожалению, не знаком, но с его женой Ребеккой мы последнее время подружились. У нас обнаружилось много общего: она тоже терпеть не может Ангелини и питает искреннюю симпатию к Элен Харт. К тому же ей не нравится, когда людьми манипулируют, как шахматными фигурами.
— Вы считаете, что Ангелини манипулирует Элен Харт?
— Боюсь, что так, — вздохнул Шер, — боюсь, что так.
Машина остановилась. Эдуард молча смотрел на сияющее огнями здание аэропорта и на взлетную полосу, на которой уже стоял его самолет. На минуту ему вспомнилось, как они с Кристианом улетали из Плимута в Рим, полные надежд и радостных ожиданий. Перед глазами его снова встала библиотека принца Рафаэля, бронзовые статуи Беллини и толстая, неуклюжая фигура Ангелини, рассказывающего ему о своем фильме и о женщине, которую Эдуард любил. В тоне, которым он говорил о ней, сквозила непоколебимая уверенность человека, имеющего полное право распоряжаться чужими судьбами.
Эдуард знал, что именно с этого дня и началось их соперничество — соперничество, которое продолжалось вот уже пять лет, хотя Ангелини об этом, возможно, и не догадывался. Именно Ангелини, а не Льюис Синклер и не другие мужчины, с которыми Элен могла встречаться за это время, был его настоящим врагом, именно от него исходила самая большая опасность.
Эдуард возненавидел его с первого взгляда, и сейчас, стоя на краю летного поля, он снова с необыкновенной силой ощутил в себе эту ненависть. Саймон Шер осторожно тронул его за рукав и проговорил извиняющимся тоном:
— Эдуард, если вы хотите мне что-то сказать, это лучше сделать сейчас.
Эдуард взглянул на часы. Стрелка почти подошла к двенадцати. До дня рождения Кэт оставалось несколько минут.
— Мне обязательно нужно быть завтра в Париже. Я и так уже опоздал на целые сутки. Постарайтесь нейтрализовать Ангелини хотя бы на завтрашний день. Придумайте какой-нибудь отвлекающий маневр.
Саймон Шер улыбнулся своей обычной вежливой улыбкой.
— Я думаю, что можно будет сыграть на его мании величия…
Он не договорил, надеясь, что Эдуард поймет его с полуслова. Так оно и случилось.
— Да-да, позвоните ему завтра утром, как можно раньше, и скажите, что в связи с исключительным прокатным успехом «Эллис-I» в Европе вы хотите пересмотреть смету на последующие части. Разумеется, в сторону увеличения. Пообещайте ему те десять миллионов, которые он просил в самом начале. Вы можете узнать, какую сумму предложил ему Стайн?
— Думаю, что да.
— Накиньте сверху еще несколько миллионов. Два, три — столько, сколько сочтете нужным. И обязательно позвоните мне, как только я прилечу в Париж. Я скажу вам, что я думаю об этих вырезках.
В Париже было по-весеннему многолюдно. Солнце заливало бульвары и площади. Уличные кафе были переполнены. Всем хотелось насладиться первым весенним теплом. Сена искрилась под лучами солнца, в воздухе стоял густой аромат цветущих лип. В башню де Шавиньи Эдуард приехал около двух и сразу же попросил принести себе кофе.
Его секретарша Мари-Од, такая же невозмутимая и уравновешенная, как всегда, — замужество и появление двоих детей совершенно не отразились на ее характере — внесла кофе и укоризненно посмотрела на Эдуарда. С недавних пор в ее тоне все чаще стали проскальзывать повелительные нотки, иногда она даже позволяла себе мягко, по-матерински, пожурить своего шефа. Эдуард, у которого она работала уже восемь лет, скрепя сердце терпел ее причуды.
— Вы знаете, какой сегодня день? — сердито спросила она, ставя кофе на стол.
Эдуард досадливо поморщился. Он считал Мари-Од идеальной секретаршей и искренне любил всю ее семью, но ему ужасно не нравилось, когда с ним обращались как с младенцем. Каждый раз, когда Мари-Од напускала на себя суровость, он старался деликатно поставить ее на место. Перепалки, которые возникали между ними по этому поводу, выглядели иногда довольно забавно.
— Восемнадцатое мая.
— Прекрасно, а я думала, что вы уже совсем потеряли счет дням. Если не ошибаюсь, вчера вечером вы улетели из Вашингтона, утром были в Сиэтле, а за день до этого в Токио…
— А теперь я наконец в Париже. Ну и что?
— А то, что вам давно пора спать. После таких перелетов полагается как следует отдохнуть.
— Я не собираюсь отдыхать. Я чувствую себя как нельзя лучше. И с удовольствием выпил бы еще чашечку кофе.
Мари-Од подлила ему кофе и, скрестив руки на груди, сурово взглянула на него.
— Хочу вас предупредить, что я отменила на сегодня все заседания.
— Очень хорошо. — Он помолчал. — Я был бы вам весьма признателен, если бы вы проделали то же самое и со встречами, запланированными на вечер.
Мари-Од расплылась в торжествующей улыбке. Она решила, что он наконец-то внял ее увещеваниям и хотя бы в этот приезд будет вести себя как все нормальные люди. Часа два она, так и быть, даст ему поработать — просмотреть почту, разобрать текущие дела, — ну а потом непременно, что бы он там ни говорил, отправит его в Сен-Клу отдыхать от этих ужасных перелетов…
Эдуард искоса взглянул на ее сияющее лицо и продолжал как ни в чем не бывало:
— К сожалению, сегодня я уже не успею ни с кем встретиться. Я хочу не откладывая заняться делами. Думаю, что раньше восьми я не освобожусь. А вот и Саймон Шер, — добавил он, услышав звонок из соседней комнаты. — Соедините меня побыстрей, пожалуйста, это очень важно.
Секретарша вздохнула и молча вышла за дверь. Соединив Эдуарда с Саймоном Шером, она придвинула к себе другой аппарат и набрала номер матери. Она всегда прибегала к ее помощи в таких случаях, как сейчас. После этого она могла спокойно работать, зная, что ужин будет приготовлен, малыши накормлены и уложены спать.
— Мамочка, боюсь, что сегодня я опять задержусь… Да, очень много работы. Во сколько? Пока не могу сказать. Думаю, что в восемь…
На другом конце провода послышался вздох.
— Ну ладно, чего уж там, будто я не знаю, что если ты говоришь «в восемь», значит, раньше девяти тебя можно не ждать. — Она помолчала. — Ну что? Он наконец вернулся в Париж?
В тот день несколько позже Эдуард на короткое время покинул свой офис и приехал в ювелирный салон де Шавиньи, где прямиком направился в хранилище. Там, в согласии с ежегодным ритуалом, для него были выложены драгоценности, из которых предстояло выбрать подарок для Катарины. На сей раз он немного запоздал с этой традиционной процедурой, и, вероятно, поэтому, подумал он, она захватила его не так сильно, как раньше. Ему впервые захотелось поскорее с этим закончить и вернуться в офис. Дело, которым он занимался, было весьма срочным.
Ее пятый день рождения. Пять лет. Он быстро, без привычных размышлений, отобрал подарок —
