явлениями сверхъестественного (а также, естественного) порядка.
В своих поздних, не таких эмоционально взвихренных работах Лафкадио Хёрн также близок мне своим отношением к Японии как стране, что все глубже прячет магический аромат средневековья под слоем скучной современной обыденности, но порой, как и прежде, способна вознаградить терпеливого наблюдателя на всю жизнь запоминающимися острыми и яркими впечатлениями. Постепенно у меня вырабатывалось собственное, и непростое, порой двойственное отношение к Стране восходящего солнца, но пронизанная глубоким чувством, наивно влюбленная этномифология Лафкадио Хёрна придала первым эпизодам знакомства с этой землей лирическую окраску и теплоту, за которые я буду до конца дней благодарна.
Никакой книги рассказов о сверхъестественном я писать не планировала. Истории, составившие этот сборник, приходили ко мне по одной в течение семи лет, и я просто записывала каждую — а потом переписывала раз, наверное, по сто. Конечно, прежде всего это чисто развлекательное чтение, но я надеюсь, что в какой-то мере оно знакомит с тем, что я зову «настоящей Японией»: пронизанной светом души, таинственной, нежной страны деревенских храмов лисиц, освещенных фонариками шествий в масках, страшных, но и поэтичных суеверий. Только тогда, когда эта работа была закончена, а я случайно оказалась в час рассвета в саду при храме обезьяны в Киёмидзу, вдруг сделалось очевидно, что мое легкомысленное путешествие в мир запредельного отчасти вызвано памятью о Лафкадио Хёрне, его наследии и его светлой тенью. Да что уж тут говорить: вот он — мир Чудесного.
