на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы».
В этом сражении Лермонтов потерял своего товарища, переведенного рядовым на Кавказ, декабриста Лихарева, с которым близко сошелся летом 1840 г. «В последнем деле, где он был убит, – рассказывал их современник, – он был в стрелках с Лермонтовым... Сражение приходило к концу, и оба приятеля шли рука об руку, споря о Канте и Гегеле, и часто, в жару спора, неосторожно останавливались... В одну из таких остановок вражеская пуля поразила Лихарева в спину навылет, и он упал навзничь».
Описывая в «Валерике» с жестокой, но истинной правдой один из эпизодов военных действий на Кавказе, Лермонтов не мог не отметить бесчеловечность этой войны с ее многочисленными и напрасными, как он полагал, жертвами. Так думал тогда не он один.
15 июля отряд Галафеева вернулся в крепость Грозную, а 17 июля выступил вновь в экспедицию, на этот раз в Дагестан, через крепость Внезапную и Миатлинскую переправу к Темир-Хан-Шуре. В походе Лермонтов ходил «то в красной канаусовой рубашке, то в офицерском сюртуке без эполет, с откинутым назад воротником и переброшенною через плечо черкесскою шашкой... В кругу своих товарищей, гвардейских офицеров, участвующих вместе с ним в экспедиции, он всегда был весел, любил острить... Когда он оставался один или с людьми, которых любил, он становился задумчив, и тогда лицо его принимало необыкновенно выразительное, серьезное и даже грустное выражение».
Таким и запечатлен Лермонтов в альбомных рисунках сослуживцев. На одном из них поэт изображен в профиль, в военной фуражке (рисовавшему удалось схватить живое, непринужденное выражение лица), на другом Лермонтов в кругу друзей на привале. Рисунки сделаны в конце июля 1840 г., вскоре после сражения у речки Валерик, когда отряд генерала Галафеева стоял лагерем у Миатлинской переправы по пути к крепости Темир-Хан-Шуре.
Лермонтов получил под командование «отборную команду охотников, состоящую из ста казаков... нечто вроде партизанского отряда». С этой командой он появлялся неожиданно в самых опасных местах во время стычек с горцами.
«Невозможно было сделать выбор удачнее: всюду поручик Лермонтов первым подвергался выстрелам... и во главе отряда оказывал самоотвержение выше всякой похвалы», – отмечал заслуги Лермонтова генерал Галафеев. Лишь зимой Лермонтову удалось получить краткосрочный отпуск в Петербург, но хлопоты об отставке закончились неудачей. И это несмотря на то, что у Лермонтова было много знакомых и даже родных на Кавказе. Муж тетки Лермонтова, генерал Петров, в 1837 г., во время первой ссылки поэта на Кавказ, служил начальником штаба войск Кавказской линии.
Лермонтова нашла совсем не чеченская пуля. Не многие тогда смогли оценить потерю. Лишь Ермолов со свойственной ему прямотой высказался: «Если бы я был на Кавказе, уж я бы не спустил этому Мартынову. Я бы спровадил его; там есть такие дела, что можно послать да, вынув часы, считать, через сколько времени посланного не будет в живых. И было бы законным порядком. Уж у меня бы не отделался. Уж если бы я был на Кавказе, уж я б там навел порядок!»
В мае 1842 г. Граббе вновь предпринял поход на Дарго. 30 мая он вышел, а уже 4 июня его отряд был разгромлен. За 5 дней он потерял 1700 солдат, 66 офицеров и весь обоз. Прибывший для разбирательства военный министр Чернышев снял Граббе с должности, добился освобождения кавказского наместника Головина и запретил впредь все наступательные операции. Войскам было приказано занять глухую оборону на линии.
Одной из мер министра стала перестройка местной власти.
Из приказа военного министра Чернышева в отношении осетин, пшавов, хевсуров и некоторых других покорствующих русским племен 1842 г.: «По дикости нравов и низкой степени гражданственности жителей следует им дать управление более упрощенное... Горские племена отделить от уездов, к коим они принадлежат, и вверить особым военным штаб-офицерам. Уездный суд, звание уездного прокурора и прочее упразднить, из гражданских установлений оставить одно казначейство; дела уголовные разбирать военным судом, дела гражданские – шариатом». По меткому замечанию одного из современных исследователей, Б.Соболева, на Кавказе был провозглашен известный ныне китайский принцип: «Одна страна – две системы», иначе с горцами было вообще не сладить. Но было уже поздно: инициатива полностью была в руках Шамиля.
За период с 1840 по 1843 г. власть и влияние Шамиля достигли огромных размеров. Ему подчинялись почти весь горный Дагестан, горная Чечня, значительная часть чеченской равнины. Общая численность проживавших на этих территориях семейств превышала 230 тысяч. Русское командование сохранило за собой лишь Приморский Дагестан, ряд мелких укреплений по рекам Сулак и Казикумухское Койсу, часть равнинной Чечни. Россия за несколько лет фактически потеряла все, что приобрела за полвека, и восстанавливать утраченное предстояло снова. По словам немецкого автора XIX в. Г. фон Баумгартена, теперь Россия имела дело не с разрозненными племенами, а с государством, в распоряжении которого были тысячи храбрых и фанатичных воинов, послушных воле одного человека.
Столь быстрое и широкое распространение власти Шамиля обусловливалось, прежде всего, внутренними социальными процессами в горских обществах. Но определенную роль здесь сыграли и другие обстоятельства. Русские силы в Дагестане, как фактор, сдерживавший размах Кавказской войны, были явно недостаточны. Николай I, считавший, что можно обойтись имеющимися войсками, если их рационально использовать, не давал подкреплений. Он приказал отказаться от дорогостоящих экспедиций в глубь гор и придерживаться оборонительной системы. Шамиль не преминул представить дагестанцам эту систему как следствие своего могущества и бессилия русских.
Военные победы имама поднимали его престиж, обеспечивали ему новых приверженцев. Он становился еще более мощным центром притяжения для многочисленных социальных элементов, нуждавшихся в крупном организаторе их обогащения в Кавказской войне.
Граббе был заменен Нейдгардтом, командиром Кавказского корпуса.
Из прокламации генерала Нейдгардта:
«Дагестанцы и чеченцы! Все дела непременно будут кончены в настоящем году. Если изъявите покорность, то можете ожидать бесчисленных наград от нашего Государя Императора. Если же останетесь с Шамилем, то будете подвержены истреблению орлом победоносных знамен России».
Осень 1843 г. Из «Ведомости о потерях»:
«Из-за усиления действий Шамиля ежедневно наши войска теряют до ста человек убитыми и ранеными, столько же – пленными. За один только месяц потеряны большая часть имевшейся в Дагестане артиллерии, лошадей, а также огромный запас пороха, патронов и провианта. Наступление Шамиля продолжается...»
Большинство мужского населения Чечни и Дагестана в 1843 г. оставило свои дома и ушло в горы воевать за имама. Благодаря ополченцам армия Шамиля разрослась до 50 тысяч человек. Русским нечего было противопоставить такой силе.
Осенью в горах у русских осталась одна-единственная крепость – Гергебильская с 1,5-тысячным гарнизоном. После ее падения в октябре 1843 г. Шамиль становится полновластным хозяином Восточного Кавказа. Границы его владений простираются на 1000 км, а число его подданных составляет от 400 тысяч до полумиллиона человек.
Летом 1845 г. вместо Нейдгардта руководить новым походом на Дарго было поручено очередному кавказскому наместнику – Воронцову. Его экспедиция обернулась для русских крупнейшей трагедией. Целый месяц 10-тысячное русское войско пробиралось к Дарго, теряя в день сотни убитыми, ранеными и обмороженными. Шамиль на глазах русских сжег свою столицу. Хаджи-Мурат со своим отрядом разгромил русский обоз, лишив корпус продовольствия, оставив его с двухдневным запасом сухарей. Две недели горцы громили отступающее голодное войско. Потери русских составили более 7 тысяч человек, из них 186 офицеров и 4 генерала. В историю эта экспедиция вошла под названием «сухарной». В советское время об этой трагедии не принято было писать.
1845 г. стал переломным в истории Кавказской войны. Страшная «сухарная» экспедиция заставила русских в корне пересмотреть свою стратегию.
Из отчета «О Чечне», составленного в походной канцелярии кавказского наместника:
«Чтобы войска наши могли без огромных потерь углубляться в неприятельскую землю, решено было сначала прорубить дороги. До 1500 лесорубов под охраной войск работали над расчисткой каждой из них.
