Увидев, что техник онемел от такой речи, Патич весьма жестко добавил:
– Я не собираюсь с тобой дискутировать. Ты волен сбежать в любой момент. Но я дождусь! И пусть эта ночь приклеит меня к полу, пусть обмерзнут руки, пусть останется последний ломоть хлеба… Я готов жевать даже хвою.
– Что это вам даст? – ехидно поинтересовался техник. – Что вы можете поделать с советом? И что вы им скажете, если опять опростоволоситесь?
Ответ превзошел все ожидания – Патич торжествующе пукнул.
– Подлая гадина! – вновь вспомнил о коте Мирко, когда астроном полез, цепляясь за веревку, в леденящий мороз и невероятную звездную ночь над горами. – Если ты думаешь так, за здорово живешь, набивать себе брюхо и считать нас обоих за идиотов, ты здорово ошибаешься. Этого юродивого еще можно обмануть – но держись подальше от моей метлы.
С этими ободряющими словами он пытался достать кота. Однако Мури предусмотрительно облюбовал самый дальний угол под кроватью.
– Бежать, бежать… – пробормотал тем временем техник. – Быстрее к своим, иначе придут чужие. Оставаться никак нельзя! А что касается тебя, – вновь и вновь вспоминал он о Мури, – я все сделаю, чтобы уже завтра ты отсюда убрался. Так и чую твое наплевательство… Выгибаешь спину, а случись что, первым, урча, будешь глотать наши кости… Ненавижу! Как я ненавижу вас! С вами без толку возиться, пригревать и откармливать… Ведь ты слышишь меня, бессовестный поганец?
– Ты прав, двуногий! – с неподражаемым шипением сквозь редкие зубы защищался оскорбленный кот. – Я слышу тебя. Я чувствую, как от страха трясутся твои члены и твой язык прилипает к нёбу. Поглядим еще, кто из нас первым покинет это место. Пока у вас не закончатся консервы и мороз не спадет, я уматывать не собираюсь…
– Не думай, что я поделюсь с тобой последним, – предупреждал его техник. – Грызи стены, лакомись ножками кровати и глотай снег вместо воды… Ты подохнешь быстрее, чем закончатся сухари!
– Поглядим, – урчал Мури из-под кровати аскета.
Все те дни термометр закатывал истерику до минус тридцати по Цельсию. Но Петко Патич, примерзая тулупом к полу обсерватории, не покидал своего поста. Пока в то судьбоносное время артиллерия сербов перемалывала жалкие позиции боснийских мусульман, Петко Патич готовился к встрече со сверхновой звездой в галактике Д-104-2, не сомневаясь, что с интервалом в тысяча триста двадцать четыре года в строго определенном секторе Вселенной по всем законам просто обязано взрываться новое чудо. Вот почему плевал он на свою поясницу! Каждый вечер, преисполненный надежды, он карабкался к башне и каждое утро, свежий, словно огурчик, спускался по ступеням, представляющим из себя полное отсутствие трения. И, ни разу не навернувшись, распахивал дверь барака.
– Топлива уже почти не осталось, – сообщил техник. – Еще два-три часа – и готовьте свечи!
За стенами все трещало. Мури чувствовал свирепость природы всей своей шкурой. Но нет худа без добра – стихиалии здешних мест попрятались в самые сухие и теплые щели. За все время пребывания нашего путника в бараке до его ушей не донеслось ни единого писка. Мури в какой-то степени блаженствовал, ибо устал от их постоянной ультразвуковой болтовни.
Патич между тем, не раздумывая, хватанул консервным ножом по последней банке с тушенкой. Разумеется, коту первому достался кусок первоклассной аргентинской говядины.
– Великий Аллах! – не взвидел света белого Мирко. – Ведь у нас все закончилось!
– А сухари? – напомнил астроном. – Кроме того, есть мука и соль. Плесни-ка мне кипятку в термос. Пора подниматься!
Техник не вынес подобного стоицизма.
– Уже два месяца! – возопил он, не преминув швырнуть свою кружку в кота. – Два месяца сидим здесь без всякого толку! Ваша сверхновая не взорвется, трижды проклятая и далекая, как рога самого шайтана! Нет ее: все то, что о вас трубили, – правда! Вы – неудачник… Более того, вы – опасный маньяк. Почему-то себе в голову втемяшили какую-то несусветную блажь!.. Так оставайтесь же с этим хвостатым мерзавцем, который, как только вы ослабнете, первым делом вцепится вам в глотку! Хватит – я ухожу. А вы ползайте туда-сюда по проклятым ступеням!
Питайтесь хвоей, запивайте ее кипятком и кормите кота своим дерьмом. Поглядим, долго ли протянете.
Петко Патич имел право на бунт против столь явного паникерства. Схватив за грудки крикуна и хорошенько помотав его из стороны в сторону, астроном взревел:
– Разве ты представляешь себе, что для меня значат эти ступени? Так вот, заруби на своем носу: тысячи твоих шайтанов не сдернут меня отсюда, и никакая оголтелая банда не сдвинет с этого места!
Изложив подобным образом свое кредо, Патич отпустил обмякшего техника. И тогда тот, в свою очередь, заметался по холодному бараку, словно самый последний, трусливый, запуганный донельзя дух. Во все горло возвестил техник горам и звездам, что сейчас же, немедленно уберется, ибо невозможно оставаться с психом, который его чуть не убил.
– Только из сострадания! – орал он. – Из человеколюбия заклинаю: очнитесь и уходите со мной, иначе завтра опоздаете!
Тогда Патич расхохотался и заявил:
– Я помню о Робинзоновой лодке!
Мури демонстративно прижимался к ногам астронома. Почувствовав хладнокровное презрение кота, техник не смог сдержать своего негодования. Вся его бессильная ненависть теперь была обращена на это хитроумное и наглое существо.
– Ты подлая, неблагодарная тварь, дождешься часа, когда твой чокнутый благодетель упадет от бессилия или замерзнет в своей башне рядом с бесполезной лупой. И уж вдоволь напируешься, не сомневаюсь… Ты живешь за счет дураков, да еще и будешь питаться ими: но только не мной. Нет, до меня тебе не добраться, как до некоторых слепцов!
Когда за стремительно бежавшим предателем хлопнула дверь, Патич размешал последнюю горсть ячменного напитка в заклокотавшем чайнике и пододвинул к себе сухарь. И вот о чем поведал коту:
– Она все-таки хлопнет – мало не покажется. Интересно, что на это скажут наши пни там, в совете?!
И Петко Патич горделиво поднялся, пятерней взъерошив свою бетховенскую гриву. Он был не чужд патетики.
– Глупец! – вспомнил он о бежавшем технике. – Несется высунув язык и остается на месте. Я остаюсь – но ушел. И как же я далеко ушел!
Астроном запахнулся в тулуп. Термос с едва подкрашенным кипятком уже был приготовлен.
– Тебе, видно, совершенно некуда деваться? – подмигнул он коту. – Так что посиди-ка лучше со мной!
Кота нисколько не задело это искреннее участие. Отправляясь в дозор, Патич всего на несколько секунд открыл дверь, но Мури успел втянуть в ноздри воздух и почувствовать в еще ледяном воздухе присутствие скорой оттепели.
– Черта с два я здесь останусь, – пробормотал кот себе под нос.
Когда оттепель началась, он тут же ушел и оставил цепочку своих следов в занесенных снегом Пиеште, Матине, Хорваре и Рижицах.
В то же самое время гусь Тимоша поставил новый рекорд, умножив сто сорок четыре на тысячу (ответ подсчитывали десять с половиной часов). А на другом конце света Тонг Рампа, молодой тибетец из Лхасы, покинул родную хибарку.
Столица Тибета жила обычной жизнью; одинокие туристы утомленно глазели на Поталу, шоферы- китайцы, услужливо доставившие богатеев к седьмому небу Поднебесной, оставаясь в джипах и «уазиках», мусолили доллары. Они поглядывали на местную нищету с презрительной ленью. Мало кто обратил внимание на низкорослого горца – лишь китайский полицейский, сосланный в этот Богом забытый край за искривление партийной линии, покосился в сторону юноши – и тотчас заскучал. Тонг миновал город, состоящий из дворца, лестницы и каменных непритязательных жилищ, и остался один в пустыне гигантского плато. Жир яка и вяленое баранье мясо привычно уместились в заплечном мешке. Он шагал, словно
