— Картечью! Картечью!
И снова и снова песчаные «ядра» поражали наших врагов. Откуда? Как? Кто заступился и выручил нас?
Я ничего не понимал, но видел, как муравьи-преследователи, осыпаемые песком, срывались с откоса, катились и падали в какую-то яму. А оттуда, из этой ямы, снова и снова взметались песчинки-камни, каждая величиной с голову муравья, взметались и били по врагам.
Новые муравьи устремлялись к косогору, но каждый преследователь, добежав, не мог удержаться на отвесном крае — град песчинок сбивал его с ног, земля под ним осыпалась. Он падал, снова карабкался, но опять песчаный град обрушивался на него, и муравей летел в ту самую яму, откуда некто по команде Думчева стрелял в наших преследователей.
Я был поражен и недоумевал.
Думчев хитро поглядывал на меня и хохотал. Но, когда кончился обстрел и ни одного преследователя не оказалось в живых, он взял меня за руку и бережно подвел к тому песчаному обрыву, из которого шла пальба.
— Смотрите!
И я увидел то самое животное, о котором писал Думчев в своих записях-листках, — муравьиного льва, погубившего «верблюда» (паука-волка), который нес дневник.
Тайна песчаного косогора
Неуклюжая, толстая, плоская голова торчала из песка. Челюсти словно рога, острые и длинные. Чудовище точно спряталось в песке, выставив напоказ только свою удивительную большую голову.
— Наш спаситель! — сказал Думчев.
— Точный и меткий обстрел!
— Да, личинка муравьиного льва. Хищное насекомое. Оно проходит ряд превращений, чтобы в конце их появиться в виде вяло порхающего насекомого, внешне схожего со стрекозой.
Я слушал Думчева. Но все еще видел перед собой, как муравьи катились в логово чудовища.
Лицо Думчева было сосредоточенным и грустным. Он рассказывал о муравьином льве, но все время словно думал о чем-то другом. Я понял: Думчев вспоминал своего «верблюда».
— Муравьиный лев, — говорил Думчев, — владеет и артиллерийской сноровкой, и инженерным мастерством. Он соорудил эту воронку так, что сбитый с ног муравей непременно должен свалиться вниз.
Мы отошли в сторону. Я посмотрел на Думчева. Его большие серые глаза вдруг оживились. Он остановил меня и воскликнул:
— Скажите, как вы попали в город Ченск?
Я смутился. Я ждал этого разговора, готовился к нему, но вместе с тем он страшил меня… Сколько надо рассказать! Как изменилась Россия!
Я нехотя сказал:
— Поездом… — и вспомнил: мой билет на скорый поезд в Москву пропал.
— Так вы приехали поездом, а потом на лошадях, по тряской дороге. Стучат по шпалам колеса… И бывает так, что поезд летит под откос…
Я сухо заметил;
— Инженеры построили насыпи с точными математическими расчетами. А грунтоведы вычисляют угол естественного откоса для каждого отдельного случая.
— У вас там математика. А здесь вот муравьиный лев без всякой математики так строит в песке воронку, что стоит одному муравью — лишь одному муравью! — пройти по краю воронки — равновесие насыпи уже нарушено. Понимаете: тяжесть тела одного муравья — и вдруг рязверзается пропасть! Бездна! А вы говорите: вычисления… инженеры… грунтоведы… угол естественного откоса… Муравей ступил на край — песчинки покатились, и ему уже не выкарабкаться. Тут ошибок не бывает. Построит муравьиный лев свою воронку чересчур пологой — муравей выкарабкается, картечь не сшибет его, и хозяин воронки издохнет с голоду. А если чересчур отвесная воронка — пройдет по ней муравей, получится обвал, и песок засыплет хозяина воронки. Нет, тут все точно! Мастерство-то какое!
Я уже знал о муравьином льве из листков Думчева, но внимательно слушал.
— А как эта воронка делается? Спирально. Муравьиный лев ходит по кругу, ножкой захватывает песок, кладет на голову и выбрасывает его. Так он проходит один круг, затем второй, более узкий. Круги все уменьшаются и уменьшаются. Получается перевернутый конус. В самый низ песчаной воронки зарывается лев.
— Поразительный инстинкт! — сказал я Думчеву. — Насекомое решительно не понимает и не знает, что делает, и действует, как хорошо налаженная машина.
— Налаженная машина? Обитатели этой страны — машины? — переспросил Думчев, размышляя, по- видимому, о чем-то другом и все ускоряя и ускоряя свои шаги.
Часть шестая
Воздух ушедших минут
Живая лаборатория
Озадачить ли хотел меня Думчев, показать ли мне то, что открыл он в этой стране, или, может быть, моя рассеянность сыграла со мной шутку? Не знаю!
Началось вот с чего. Думчев вдруг скрылся. Мы шли к песчаной гряде холмов. Думчев круто повернул вправо и исчез.
Это было в густых зарослях. Я сделал несколько шагов, раздвигая кусты, и очутился на поляне. Здесь я решил дождаться Думчева. Но едва я ступил на поляну, как на меня двинулось какое-то странное животное о трех хвостах…
Я отбежал, остановился. Сомнений нет — это червь. Но три хвоста! Вот что меня удивило.
— Сергей Сергеевич! — звал я. Ответа не было.
Я сделал несколько шагов и снова изумился. Что это? В воздухе около меня кружило какое-то животное. Вдруг оно село, заслонив мне дорогу. Я испугался. Потом понял: бабочка. Да, но бабочка без головы!
Неожиданно появился Думчев.
— Вижу, вы удивлены…
— Куда я попал?
— Вы на поле, где я произвожу операции.
— Операции?
— Да, операции! И вы уж не станете думать, будто медицине нечего заимствовать, изучая физиологию обитателей этой страны. Вы удивлены? С меня довольно.
— Ничего не понимаю…
— Здесь вы увидите результаты моей хирургии. Я проверил и убедился на опытах, что отдельные части организма насекомого еще живут и тогда, когда другие части-насекомого погибли. Вот куколки бабочек. Я срезал им головы, и все же каждая из куколок заканчивает свое развитие и превращается в настоящую бабочку, но без головы. И живет без головы. Но проживет она недолго… А ты? — обратился он вдруг к странной, ползавшей по листу пчеле. — Беда с тобой: не хочешь держать на своих плечах чужую голову! Довольно, перестань чистить усики! Этак голову себе оторвешь… С пчелой плохо.! — обратился Думчев ко мне. — Сама же не дает прирасти к своим плечам чужой голове.
— Удивительно!.. — растерянно проговорил я.
— Что тут удивительного? Пойдемте — еще кое-что покажу. А кстати, знают ли наши физиологи… — начал Думчев.
— Позвольте! — воскликнул я. — Вот опять ползет диковинка — животное с тремя хвостами.
— Не диковинка! Это мой подопытный червь. Я удалил часть ткани из конца его туловища и сделал небольшой эксперимент. Ведь обрубленный хвост у ящерицы отрастает вновь. Нет, это уж не такая диковинка. Я хочу сказать глазным врачам: «Коллеги, задумывались ли вы, почему слепой червь реагирует на свет фонаря? Сделайте из этого вывод. Слушайте! Опыты мои показали…»
Но я уже не слушал Думчева. Я вдруг увидел что-то совсем неведомое, столь презанятное, что
