Ален Делон без маски

– Вернемся к Казанове. Вы хотите сказать, что отличаетесь от него в той степени, в какой в своих отношениях с женщинами больше живете страстью, чем любовью?

– Я хочу лишь сказать, что это Казанова – обольститель, а не я. Меня превратили в обольстителя, это совсем другое. Я не умею клеиться к женщине. С моей точки зрения, быть обольстителем – значит обладать определенной техникой в подходе к женщине… А я никакой такой техникой не владею, ибо инициативу всегда проявляли женщины.

– Вас не огорчает, что годы все равно сказываются? И что в дальнейшем женщины будут вами интересоваться все меньше?

– Если бы знали, как меня огорчает мой возраст! Всему виной моя обостренная чувствительность. А также тот факт, что я слишком уважаю других и себя. И не хочу им показывать свое другое лицо, ослабленного, дряхлеющего человека. Тогда мне становится понятно, что я уйду раньше. Я никогда не покажусь старым и безобразным, никогда.

– Такой день неизбежно наступит!

– В этот день я, вероятно, уйду, как Хемингуэй.

– Покончив с собой?

– Да.

– Почему бы постаревшему Делону не играть президентов республики или роли патриархов? Ведь Габен именно так и поступал!

– Мы говорим о разных вещах. Я говорю не о том, чтобы играть, я думаю о том, как жить. Разумеется, я еще смогу некоторое время играть роли президентов или старперов. Но жить – это нечто иное. Я рассчитываю, впрочем, жить достаточно долго, чтобы вырастить дочь. Я так любил жизнь, женщин, я так любил то, что в конечном счете происходит с немногими мужчинами, во всяком случае, с большой интенсивностью, как, например, у Монтана, что было бы ужасно отложить все это в ящик воспоминаний.

– Кого из женщин вы больше всех любили?

– До Розали – Мирей Дарк. Мне неизвестно, как я состарюсь, но в тот день, когда пойму, что не способен сделать женщину счастливой в моем понимании и как я того желаю, я покончу с собой. Это мне совершенно ясно.

– Каким образом?

– Самым лучшим, подходящим и быстрым способом.

– Выстрелом из охотничьего ружья, как Хемингуэй?

– Нет. Я не позволю так обезобразить себя. Нет, с помощью небольшой дырки.

– Из револьвера?

– Так точно.

– У вас дочь, которую вы обожаете. Это великолепно. Когда вы о ней говорите, у вас на глаза навертываются слезы.

– Вот почему я не покину вас раньше, чем она вырастет, раньше, чем не обеспечу ее всем.

– Значит, не раньше, чем лет через 25?

– Скажем, когда ей будет двадцать. Кто знает, может быть, я еще буду в семьдесят пять лет молодцом…

– Вы уже обрели ту же физическую форму, как до роли Казановы?

– Да, я сбросил три кило. Никто уже не скажет: «Что случилось с Делоном?», когда увидит фильм.

– Случалось ли, что такой актер, как вы, снявшийся в большом количестве классических фильмов и отметивший своей личностью немало других картин, вдруг ошибался в выборе несовершенного сценария? Ведь самое любопытное то, что это не отражалось на вашем статуте «звезды».

– Отвечая вам, могу сказать, что совсем не просто быть всегда на высоте и удовлетворять всех. Среди зрителей были такие, которые обожали «Господина Клейна», а другие «Убрать троих», есть и такие, которые утверждают: «Какая гадость этот „Господин Клейн“!» Когда я сам выбираю сценарий, мне бывает очень трудно остановиться на наиболее для меня подходящем. При чтении все может выглядеть чудесно, все нравится, а потом в ходе работы – все меньше и меньше. Это как при выборе галстуков. Мне всегда нужен кто-то рядом, чтобы сказал: «Бери этот».

– В разговоре со мной ваши глаза лишены былого стального цвета, с каким вы выглядите на афишах или когда играете полицейских или бандитов.

– Мой взгляд изменился с тех пор, как родилась дочь. Знаете, как чудесно иметь дочь в пятьдесят лет.

– Какие у вас планы?

– Собираюсь работать этим летом с Жаком Дереем. Потом есть еще два больших проекта: экранизация Сименона и фильм с Вимом Вендерсом.

– Вы, кажется, из немногих, кто соглашается говорить о своих гонорарах?

– Я никогда о них не говорил.

– По поводу сериала «Кино» вы все же признались, что заработали 20 миллионов (недоминированных франков).

– И что бы вы хотели еще узнать?

– Размер гонорара в «Возвращении Казановы».

– Я заработал 7 850 000 франков, включая всякие другие выплаты.

– Что имеется в виду?

– Авторские права.

– Что вам больше всего нравится в себе?

– Глаза.

– А меньше всего?

– Ноги.

– Вы едете в этом году в Канн?

– Да. Я представляю «Возвращение Казановы». Я всегда ездил в Канн, если только у меня там были дела. А не для парада, я в этом не нуждаюсь. Только ради продвижения фильмов.

– И вы снова, как в прошлый раз, нацепите на смокинг бейдж с надписью «Star»?

– Ха-ха! Как они все злились, увидев меня с этой бляшкой. Я здорово посмеялся. Идея поступить так была просто грандиозна.

– И теперь по случаю открытия вы придумали еще какую-то провокацию?

– Вас ждет сюрприз… сюрприз…

Я был бандитом, а не ангелом[9]

В кафе «Фукетс» на Елисейских Полях, в котором у каждого кинематографиста есть свое салфетное кольцо, Ален Делон принимает, как у себя дома. Девять с половиной утра. Со стратегической точки, где он сидит, ему видна вся в настоящее время пустынная зала. Столик накрыт для первого завтрака (к которому он не притронется, за исключением кофе, которое поглощает чашку за чашкой). Он в джинсовом костюме, в затемненных очках, роскошные часы на запястье, сотовый телефон лежит на столе рядом с черным кейсом. Он бросает: «Предупреждаю, я не ранняя пташка». Мимолетная вежливая улыбка пропадает. Двойная крестообразная бороздка на лбу становится более четкой и выразительной. Его пресловутый «стальной взгляд» прощупывает, взвешивает. Делон проявляет бдительность, он настороже. Вежливый, любезный, но не чрезмерно.

Сегодня празднуют его 40-летие в кино. По нему это не скажешь. Естественно, черты лица слегка потускнели, но жестикуляция по-прежнему четкая и живая. Демонстративная. Делон занимает все пространство. Он все время в движении. Это порывистый человек. Когда он отвечает на вопрос, его реплики метки. Он высказывает свою правду. И точка. На остальное ему наплевать. Кстати, только начав отвечать, он говорит, что уже «все сказал и обо всем высказался».

К огромной ретроспективе, организуемой Синематекой, он относится серьезно. Будут показаны 53 фильма из 80 на сегодняшний день, большая выставка часто незнакомых фотографий, принадлежащих ему, каталог, коим он особенно гордится: «Вы упадете в обморок, когда прочтете тексты». Короче, предстоит большая игра. Наверняка самая большая когда-либо организованная при жизни любого французского