— Как тебя зовут? — спросил Данька, смело адресуясь к незнакомке.
— Аня, — ответила гостья.
— А почему у тебя коса такая длинная? Она, наверно, невсамделишная?
— Даня, — строго остановила Даньку Софья Моисеевна, — сейчас же иди прочь!
— Нет, нет. Пусть останется, — заторопилась Аня и вытянула косу перед Данькой во всю длину. — Посмотри, — сказала она, чувствуя от Данькиной непосредственности большое облегчение, — видишь, настоящая, всамделишная.
Данька добросовестно обследовал косу.
— Взабольшная, — сказал он, кончив осмотр и громко прищелкнув языком. — Здорово длинная.
Софья Моисеевна укоризненно покачала головой.
— Оставь косу, — сказала она Даньке, — что это за вольности, — и тут же прибавила, обращаясь к Ане: — Какие славные у вас волосы, прямо редкость, как вы их только моете.
Аня сидела потупясь. Ей приятно было слышать голос его матери. У неё сладко щемило сердце от этого голоса и горько саднило при виде бедности его дома, которая лезла из всех щелей, виделась вокруг неё решительно во всём. Вон книги навалены на буфете. Это, наверное, его книги, конечно его, — в доме даже нет этажерки. «Наследница», — вспомнила она с содроганием и это словно отбросило её далеко назад от этой убогой комнаты… Она поспешно берет бумагу и пишет:
«Илюша, придите вечером в Ограду. Необходимо поговорить. Аня».
Альма уже бойко разговаривает с Софьей Моисеевной и дарит Даньке сердоликовый брелок от своих маленьких часов.
— Ну зачем вы его балуете? Это дорогая вещь, — всплескивает руками Софья Моисеевна. — Даня, отдай брелок назад.
— Не надо. Пусть берёт, — смеется Альма, и Данька поспешно прячет сокровище в карман, где скопились всякие винтики, шурупчики, колеса от старого будильника, подобранная где-то щеточка для усов и другие не менее необходимые вещи.
Аня кончает записку. Но ей не хочется уходить. Она сидит над листом бумаги, делая вид, что придумывает, что бы такое написать. Однако нельзя же сидеть бесконечно. Она складывает записку вчетверо, кладет на стол и поднимается.
Софья Моисеевна провожает гостей до дверей. Данька выскакивает вслед за ними на улицу.
Они идут молча до Троицкого и тут останавливаются.
— Домой? — довольно сухо спрашивает Альма.
Аня молчит. Домой? Её обдает холодом. Альма смотрит на неё нахмурясь и покусывая пухлые губы. Ничего ещё не рассказала Аня подруге… Да, пожалуй, теперь и рассказывать нечего. Всё ясно. И всё же она несколько обижена Аниной скрытностью.
— Ну что же, мы будем час стоять здесь? — говорит Альма почти грубо и кивает головой в ответ на поклон проходящего мимо щеголеватого поручика.
Поручик замедляет шаг и, видимо, не прочь подойти к девушкам. Тогда Альма берет Аню под руку и быстро отводит её в сторону:
— Пойдем ко мне.
Они идут к Альме. Аня проводит у неё весь день.
Приходит Жоля Штекер, с дергающимся от тика лицом, развязный и хмельной. Он успел побывать у Грибанова, и от него несет шумно рекламируемой шустовской рябиновой.
Ане одинаково неприятны и хмель Жолин, и его тик, и его развязность. Альма, заметив это, выпроваживает брата из комнаты. Наступают сумерки. У дверей звякают шпоры. Является поручик Алабьев — тот самый, что повстречался им утром на Троицком. Альма знакомит его с Аней. Поручик наклоняет красивую, перечерченную пробором голову. Он ловок и розов. Он смотрит на Альму влюбленными глазами.
— Мы грустны? — спрашивает он, приметив, что Альма чем-то встревожена.
— Я влюблена, Алабьев, — говорит Альма, кидаясь в кресло.
— Я тоже влюблен, — вздыхает поручик.
— Я влюблена отчаянно, зверски.
— Я тоже — отчаянно, зверски.
Поручик смотрит на Альму многозначительно и постукивает рукой по туго обтянутой диагоналей коленке. Альма забирается с ногами в кресло.
— Вы мне мешаете, Алабьев. Я не могу при вас сосредоточиться на предмете моей любви.
— Он не достоин вас, Алочка.
— Вы ничего не понимаете, Алабьев. Вы его не знаете.
Она откидывается на спинку кресла, закладывает руки за голову, смотрит на Аню и говорит поручику:
— Вы не знаете его. Он лучше всех. Все остальные противные, он — идеал. У него такие вот глаза — меланхолические и коричневые, как у сеттера. Он знает наизусть все латинские пословицы и не любит меня — несчастную дурищу.
Альма смотрит теперь мимо Ани, но следит за каждым её движением.
