остановилась на переносице, чуть левее прищуренного глаза сержанта, который в свою очередь прицеливался в Глебку из револьвера.
Два выстрела прогремели почти одновременно. Пуля сержанта свистнула у Глебкиного уха и впилась в ствол ближайшей сосны. Дрогнувшая рука подвела Даусона. Зато Глебка влепил весь заряд дроби прямо в лицо сержанта и ослепил его. Сержант подскочил на месте, завизжал, выронил револьвер, вскинул руки к глазам, сделал вслепую несколько шагов, собираясь куда-то бежать, но тут же просел правой ногой выше колена в снег, опрокинулся на бок и забился в невылазной снежной каше.
Буян, яростно барахтаясь в пухлом снегу, приблизился, наконец, к краснорожему. Он давно зачуял и узнал врага. Он не забыл пинков и выстрелов сержанта у сторожки возле Приозерской. Шерсть на загривке Буяна стояла дыбом, глаза налились кровью. Злобно рыча, он кинулся на врага. Но тут вмешался подбежавший Глебка.
— Буянко, назад! — закричал он повелительно.
Он не хотел вмешательства Буяна. Этот визжавший и корчившийся на земле краснорожий — это была его, Глебкина, победа.
— Назад, — повторил Глебка резко и сурово, схватив пса за загривок.
Буян, всё ещё рыча и обнажив в грозном оскале клыки, вопросительно поднял на Глебку умные глаза. Он не понимал хозяина. Глебка и сам едва ли понимал, что с ним творится. Он не мог бы объяснить своих чувств в эту удивительную минуту торжества над поверженным к его ногам врагом…
Сержант, всё ещё продолжая верещать и не отнимая рук от глаз, стал подниматься на ноги. Из-за деревьев вынырнуло четыре лыжника-партизана. Самый молодой из них, тот, которого давеча называли Олёксой, крикнул подбегая:
— Айда охотничек. Вот так дичину подстрелил!
— А чего на него глядеть, на буржуя заморского, — отозвался Глебка глухо и с величайшим презрением плюнул в снег.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ. ЗАВЕТНЫЙ РУБЕЖ
Появление партизан в Чаще разом решило судьбу Глебкиного похода через фронт. Правда, нападение на обоз англичан совершено было не шелексовцами, а другим отрядом, но Яков Иванович не находил в том большой разницы.
— Это всё одно, — сказал он, прогребая по привычке бороду всей пятернёй. — С ними фронт переступишь, а там уже и к Шелексе прибьёшься. Они укажут.
С этим и передал Яков Иванович Глебку с рук на руки комиссару партизанского отряда. Партизаны пробыли в Чаще несколько часов. Большая часть охраны обоза была перебита во время перестрелки. Только пятеро англичан попали в плен. К ним присоединили девять американцев, пленённых в двух домах, которые партизанам пришлось штурмовать. Вместе с ними взят был в плен и лейтенант Питер Скваб.
Глебка увидел Скваба среди кучки пленных, которых трое партизан вели по указанию комиссара к пустому сараю.
— Эва! — крикнул Глебка радостно и возбуждённо, — этого чёрта долголапого я знаю…
Он подбежал к пленным. Радостное возбуждение сменилось вдруг яростью. Глебка ткнул пальцем в сторону Скваба и заговорил горячо и сбивчиво:
— Этот… Он в Воронихе… Я сам видал, Квашнина Василия убил… Людей стрелял… Ульяну тоже…
Голос Глебки сорвался, и он выкрикнул, сверкнув глазами:
— Его расстрелять надо, гада!
Комиссар посмотрел на Глебку и сказал, нахмурясь:
— Мы пленных не расстреливаем. А что про него знаешь, то в особом отделе заявишь, — там разберутся.
Комиссар повернулся к конвоирам и сказал:
— Замкните их, пока мы тут с обозом разберёмся.
Обоз дал немалые трофеи. Партизаны нашли в нём главное, в чём нуждались, — продовольствие и патроны. Патроны они взяли себе целиком, а продовольствие разделили на три части. Одну часть они тут же роздали чащинской бедноте. Вторую треть партизаны отделили для себя. Остальное продовольствие предназначалось для передачи ближайшим частям Красной Армии. Тут же распределили трофеи по подводам, и вместо обоза англичан сформировался красный обоз, который и двинулся около полудня из Чащи в направлении, обратном тому, каким пришёл.
Во главе обоза шагал, как и прежде, Никанор Курихин, но теперь поступь у него была важная, хозяйственная. На ходу он успокоительно говорил шагавшему рядом комиссару:
— Ты не тревожься. Всё справим в аккурате. Конёк-то праховой вовсе с бескормицы, но опять же смотря куда ехать.
Подводчики, вспоминая недавние объяснения старика сержанту Даусону, лукаво усмехались.
Усмехнулся и Глебка радостно, восторженно. Всё вокруг ему нравилось, всё радовало: и старик Курихин, и подводчики, и особенно партизаны. Кто-нибудь из них то и дело подходил к нему, потчевал английскими «бишками» и шоколадом, хвалил, вспоминая, как Глебка «с дробовиком каммана воевал», и расспрашивал, откуда он такой взялся, из каких мест, чей.
Глебка, вопреки своему обыкновению, на все расспросы отвечал охотно и многословно. Он был необыкновенно говорлив и, верно, за весь последний год не сказал столько слов, сколько за один этот день. Его точно подменили, настолько оживлённый, раскрасневшийся, словоохотливый Глебка не походил на вчерашнего Глебку — молчаливого, замкнутого, измученного трудным и долгим походом. Сегодня и самые трудности были ему легки.
