Симми серебряную монетку и шепнул, чтобы мальчик не показывал ее хозяину: «Это лично тебе – за ловкость».
– Я направляюсь в Аквилонию, – заметил Гэлант как бы между прочим.
Варвар фыркнул.
– Представь себе, я догадался.
– По слухам, дороги бывают небезопасны…
– Если ты намерен нанять меня, то учти: мои услуги стоят дорого. Как ты уже успел заметить, даже могущественная нелюдь мне подчиняется, – с самым невозмутимым видом сообщил Конан.
Пустынный гном, как раз закончивший расправляться с лягушкой, приосанился и выпучил глаза, полагая, что это придает ему грозный вид.
Гэлант улыбнулся.
– Мой друг, граф Мак-Гроган, охотно заплатит тебе вдвое и втрое, если ты доставишь меня к нему в целости.
– Я бы предпочел часть платы получить сейчас, – сказал варвар.
На столе появился небольшой мешочек с монетами.
– Мы договорились? Конан молча кивнул.
В Аквилонии стояла странная погода: непрерывно шел дождь, а временами поднимался такой сильный ветер, что крыши срывало с домов и валило деревья.
Конан хмурился. Ему не нравилось происходящее – но не потому, что причиняло неудобства: киммериец чувствовал, что все эти природные явления имеют на самом деле неестественное происхождение.
Гэлант продвигался по стране медленно: он старался не оставаться без крыши над головой дольше, чем на несколько светлых дневных часов; едва лишь появлялся намек на сумерки, как сказитель принимался искать ночлег.
Пустынный гном во всем разделял вкусы нового хозяина. Впрочем, Конан ничуть не удивлялся этому обстоятельству: Кода ненавидел сырость больше, чем какое-либо живое существо из известных киммерийцу.
Свита Гэланта Странника была теперь ничтожно мала. Конюха он лишился чуть меньше месяца назад, поскольку тот еще в Хоршемише влюбился и остался в доме огненноглазой красавицы. Гэлант никогда не препятствовал слугам и даже соглашался отпускать рабов, если тем доводилось встретить подходящую женщину. Вообще сказитель, как и положено служителю поэзии, легко расставался и с людьми, и с деньгами и никогда не гонялся за выгодой.
Теперь с Гэлантом, помимо Конана и гнома, путешествовали только хранитель лютни, хмурый тощий человек по имени Вендо, и Меркон, писец и личный слуга – пожилой, невозмутимый толстяк.
Меркон представлял для Конана сплошную загадку. Если судить по внешности, то писец должен был быть ворчливым, всеми недовольным педантом, менее всего приспособленным для путешествий под проливным дождем и пронзительным ветром.
Однако за все время пути от Меркона не донеслось ни единой жалобы. Выражение его лица оставалось неизменным: он как будто величаво грезил о чем-то отдаленном, не имеющим никакого отношения к раскисшей дороге или ледяным порывам бури.
Гэлант ехал впереди, закутанный в плащ. Конан держался рядом с хозяином и внимательно осматривался по сторонам. Пустынный Кода прятался у Конана под плащом. Гном сидел очень тихо и старался лишний раз не обратить на себя внимания. Он ужасно боялся, что Конан выставит его из-под теплого, непромокаемого плаща, пропитанного бараньим жиром. Или, того хуже, заставит идти пешком. Кода испытывал такой ужас перед погодой, что даже не решался забраться в мысли своего спутника. А вдруг там уже созрел злодейский замысел касательно бедного, несчастного пустынного гнома? Нет уж. Лучше пребывать в неведении.
Между тем Конан размышлял совершенно о других вещах, а о своем маленьком спутнике и думать забыл. Конану постоянно казалось, что за ним кто-то следит. Разумеется, он не стал до поры делиться своими подозрениями с Гэлантом: незачем беспокоить сказителя раньше времени. Да и неизвестно еще, как тот отнесется к подобному высказыванию телохранителя. Может ведь и высмеять. А иногда – с таким Конан тоже сталкивался – начнет нарочно дразнить судьбу. Нет уж. Сперва следует убедиться хорошенько, что невидимый соглядатай Конану не почудился.
Этот дождь не нравился киммерийцу – но не потому, что мог испортить лютню или нанести непоправимый ущерб записям Гэланта; Конану мнилось, что непогода вызвана чьими-то злыми чарами. Аквилония, по мнению Конана, кишела колдунами точно так же, как и любая другая страна. Может быть, даже в большей степени.
В тот день смеркаться начало едва ли не сразу после того, как солнце миновало зенит. Гэлант принялся беспокойно озираться по сторонам, высматривая подходящее место для ночлега. Когда спустя пару миль перед путниками появилась таверна, лицо Гэланта просияло, но Конан помрачнел так, что даже невозмутимый Меркон слегка шевельнул бровью – наиболее выразительная гримаса из всех, что мог позволить себе личный слуга сказителя.
– Тебе что-то не нравится, киммериец? – осведомился Гэлант.
Конан молча кивнул.
– В таком случае, давайте остановимся и выслушаем соображения моего телохранителя, – приказал Гэлант своим спутникам.
Конан сказал:
– Я не могу этого объяснить. Мне просто здесь не нравится.
– Предпочитаешь заснуть под деревьями? – уточнил Гэлант.
– Ты обещал, что твой друг граф Мак-Гроган заплатит мне хорошие деньги, если я доставлю тебя к нему в замок целым и невредимым, – заявил Конан. – И я намерен получить мою плату. Если тебя интересует мое мнение, то вот оно: эта таверна стоит здесь на отшибе, до ближайшего города не менее двух, а то и трех дней пути… Да и с чего ты взял, что это таверна?
– А что это, по-твоему?
Конан пожал плечами. Гэлант дружески кивнул ему.
– Поступим так. Расположимся здесь на отдых, но киммериец пусть будет начеку: если его подозрения подтвердятся, будем выбираться. Я обещаю тебе, Конан, отдельную плату за благополучный исход этого дела.
– Лучше бы мы заночевали в лесу, тогда благополучный исход обошелся бы тебе бесплатно, – сказал киммериец.
– Я предлагаю пари, – пояснил Гэлант.
– Я выиграю, – ответил Конан. – С моей стороны было бы нечестным соглашаться на пари с человеком, который ровным счетом ничего не понимает.
– Смею тебе напомнить, Конан, что я проехал сотни и тысячи миль по всем странам Хайбории, я побывал даже в Стигии – и отовсюду выбрался живой, – сказал Гэлант. – Вряд ли твой опыт больше моего.
Конан не снизошел до ответа.
– Стало быть, договорились! – воскликнул Гэлант.
– Погоди, – остановил его Конан. – А какова будет моя плата, если я проиграю?
– Недельное жалованье и три истории из твоей жизни, из которых я мог бы сделать песни, – предложил Гэлант.
– Небольшая плата, – заметил Конан. – Особенно если учесть, что мне не придется ее отдавать.
