– Не помню в точности, – ответил человек. – Я был… – Он сморщился так, словно любая попытка что-либо вспомнить из своего прошлого причиняла ему болезненные страдания. – Я был… где-то… в пустоте. В темноте.
– Ты был мертв, – сказал Конан.
Он тихо вскрикнул и закрыл лицо руками.
– Я знаю тебя? – спросил варвар.
Не отнимая ладоней от лица, человек покачал головой.
– Так давно… – разобрал Конан его шепот. – Это случилось так давно… Сегодня я видел ее – ту женщину, что предала меня.
– Твоя дочь здесь, – сказал Конан, взяв его за руку. – Забудь все остальное. Если ты жив, то у тебя впереди долгие годы. Та, ради которой тебя взяли в дом, а после предали Дикой Охоте, сегодня пришла, чтобы вызволить тебя.
– Я проклял их, – сказал человек.
– Только не ее, – возразил Конан. Человек покачал головой и уставился на киммерийца с отчаянием.
– Что ты можешь знать о моем проклятии! Я не видел моей дочери – я проклял и ее, потому что после ее рождения не стало надобности во мне… и меня отдали, точно ненужную вещь, королю мертвецов!
– Идем, – повторил Конан. – Она ждет. Он помог отцу Гаусины подняться и подвел его к девушке. Та стояла на дороге, держа за руку Пустынного Коду: гном с многозначительным видом морщил лохматую мордочку.
Отец Гаусины смотрел на свою дочь настороженно, но та не стала таиться и изображать холодное безразличие. С тихим криком она бросилась ему на шею.
– Они ушли навсегда, – проговорила она. – Они больше не вернутся. И моя мать скрылась вместе с ними.
Ни Гэлант, ни его слуги не видели происходящего: один только Кода стал свидетелем жуткого появления Дикой Охоты. Гэлант проснулся только после того, как наступил рассвет, и в помещении наконец запахло горящими дровами: собранный вчера хворост за ночь немного просох и соизволил загореться в очаге.
Не без удивления сказитель увидел, что в помещении появился еще один человек – невысокого роста, темноволосый, с немного растерянном взглядом. Гаусина сидела рядом с ним и держала его за руку, а он то посматривал на девушку, то обводил диковатым взором комнату.
Кода старался держаться от обоих подальше. Время от времени гном украдкой поглядывал на них, а затем с возмущенным тихим шипением отворачивался. Конан спал, развалившись на полу, – беспробудным сном тяжко потрудившегося человека.
По знаку Гэланта, Вендо, хранитель лютни, вынул музыкальный инструмент из водонепроницаемого мешка. Сказитель попробовал струны, настроил лютню и сыграл несколько мелодий. Мысленно он уже готовился к вечерам в гостеприимном замке Мак-Грогана.
Незнакомец слушал мелодии с такой жадностью, с какой блуждающий в пустыне одинокий путник не приникает к источнику вод. Ничего удивительного: в царстве мертвых, под властью предводителя Дикой Охоты, он не слышал музыки и теперь только понял, как изголодался по ней.
Наконец Гэлант отложил лютню и заговорил с незнакомцем:
– Полагаю, эта девушка тебе знакома. Позволь же и нам представиться тебе. Я – Гэлант Странник, сказитель и путешественник, а это мои спутники и слуги. Вендо – хранитель лютни, Меркон – хранитель книг для записей и чернил. А тот громила, что спит сейчас беспробудно, – Конан, мой телохранитель.
– Твой телохранитель – великий герой, – серьезно проговорил отец Гаусины. – Я видел нынче ночью, на что он способен.
– Разве ночью происходили какие-то события? – удивился Гэлант.
Гаусина кивнула.
– Закончилась самая долгая и самая страшная вражда, что царила на наших болотах многие столетия…
Рассказ о Дикой Охоте занял немного времени: сказитель слушал жадно, но не просил развести для него чернила, чтобы записать подробности, – у него была хорошая память, и многое из услышанного он запоминал почти дословно, а заносил в свою книгу потом, когда разговор подходил к концу.
Отец девушки все это время молчал, ни во что не вмешиваясь. Казалось, он и сам не понимал, какому миру теперь принадлежит: миру живых или миру мертвых, миру реальности или миру призраков. Он только осознавал близость существа, которое, оказывается, любило его все эти бесконечно долгие сто лет.
Нет, он не проклял свою дочь. Когда он призывал гнев богов на голову вероломных людей, предавших его в руки короля атлантов, он не имел в виду новорожденное дитя. Теперь это стало очевидно. Гаусина не несла на себе клейма проклятия.
– Странно, – бормотал Кода, – а теперь она начала оставлять следы. Должно быть, и для нее вся эта история с Дикой Охотой закончилась наилучшим образом.
На Коду мало обращали внимания. Пустынный гном, впрочем, не огорчался: он привык оставаться незаметным. Так удобнее было наблюдать – и избегать неприятностей.
Конан пробудился лишь после того, как еда была готова. Он уселся, провел ладонью по лицу и объявил, что дьявольски голоден.
Теперь, когда история его сражения с королем-призраком стала известна, слуги Гэланта, да и сам сказитель, переменили к нему отношение. Из снисходительного – что, дескать, взять с неотесанного варвара! – оно сделалось уважительным и даже приобрело оттенок почтения.
Конан не слишком озаботился причиной таких перемен. Главное – все живы, и еда готова!
Путники решили провести здесь еще одну ночь. Собраться с силами, подкрепиться – и уж после двинуться в путь. Впереди лежало несколько небольших городков, а дальше – замок Мак-Грогана, цель пути. Туда следовало явиться отдохнувшими, полными творческих замыслов, чтобы граф не испытал разочарования в давнем друге.
Ибо – в глубине души Гэлант подозревал это всегда – граф Мак-Гроган ценил в Гэланте не доброе сердце, не отзывчивость и не мягкость обращения, но его песенный дар и умение развлекать людей при любых обстоятельствах.
Таверна осталась в полном распоряжении Гаусины и ее отца. Оба они решили не возвращаться в дом на болотах. Слишком много тяжелых и страшных воспоминаний с ним связано. Девушка набралась сил и съездила туда за некоторыми вещами, чтобы можно было открыть настоящий постоялый двор. Ее отец взял себе новое имя и с удовольствием принялся, за работу.
Простившись с ними, Гэлант двинулся дальше.
Замок Мак-Грогана появился перед путешественниками неожиданно. Он как будто сторожил путника, высматривая неосторожную жертву с вершины горы, как хищная птица, засевшая на скальном утесе. Давным-давно возведенный в здешних краях воинственными предками Мак-Грогана, этот замок был настоящим разбойничьим гнездом. Когда Мак-Гроганы враждовали с аквилонскими королями, никому из них не удавалось взять эту твердыню штурмом и только два раза брали ее измором. И ни разу ворота крепости не отворяло предательство: люди были преданы своим господам Мак-Гроганам до смерти и
