не могли сделать ни тренировки, ни состязания, ни победы, ни вечные «ничьи» с Арилье. Траванкор ощутил себя мужчиной.
Медленно поднес он край покрывала к щеке, ощутил нежное прикосновение шелка.
А Арилье, беспечная душа, продолжал смешить сестер и сам хохотал до упаду, и качели все взлетали и опадали, и костер пылал, а холодное небо глядело на них с высоты и как будто ожидало чего-то.
— Траванкор, ты спишь?
Неугомонный Арилье все не мог сомкнуть глаз. Его переполняли впечатления минувшего дня, он просто лопался от чувств. Какой уж тут сон! Столько всего случилось!
— Траванкор!
Напрасно Траванкор не открывает глаз, притворяясь спящим. Арилье не обманешь. А хоть бы и обманешь — разбудит ведь, добьется своего. Ему поговорить охота, тут уж спи не спи.
— Я не сплю, — сдался Траванкор.
— У меня сердце разрывается, Траванкор! Мне надо поговорить с тобой. — Арилье присел рядом, сцепил пальцы, уставился в пустоту. Так и сидел неподвижно, только губы шевелились. — Всю ночь не засну, это точно. Всю ночь. Я просто не смогу спать. Никогда со мной такого не было!
— Да что случилось? — спросил Траванкор, стараясь, чтобы голос его звучал сонно. На самом деле и к нему сон не шел. Нежданный подарок Рукмини так и остался у него в руке. Дремал в кулаке, нежный, как прикосновение девичьей щеки.
— Что с тобой, Арилье?
— Голова кружится, — подумав, сообщил Арилье. — Как будто с высоты смотрю на землю. С огромной высоты!
— Должно быть, долго на качелях качался.
— Говорю тебе, никогда со мной такого не было! — В голосе Арилье прозвучала досада. Не то на друга сердился — за то, что такой непонятливый, не то на самого себя — за то, что объяснить толком не может.
— Кажется, понимаю, — с легкой усмешкой молвил Траванкор. — И коленки у тебя дрожали, и звезды кругом падали с небес. И рыдать тебе хотелось, и смеяться, и всех врагов разом подбивать, и спасти какую-нибудь старушку — по только так, чтобы ОНА стояла рядом и все видела… Дружище, с тобой такое случается по одному разу в месяц. А иногда — по два, по три. И вечно ты мне спать не даешь.
Арилье нарочно не замечал насмешливой интонации в голосе друга. Весь был поглощен случившимся. Так человек, никогда не хворавший, с удивлением прислушивается к своему телу: откуда этот жар? почему пот выступил на лбу? почему глаза, всегда такие зоркие, пылают и не хотят смотреть на добрый мир?
— Траванкор! — Арилье схватил его за руку. — Пойми, на сей раз все иначе. Я жить без нее не смогу. Я буду просить Шлоку. В ногах у него буду валяться, лишь бы замолвил за меня слово перед ее родителями.
Траванкор пока помалкивал, слушал пылкие излияния друга. Нет более влюбчивого парня, чем Арилье! То и дело он находит неповторимую девушку, красавицу дивных достоинств, и пылкое его сердце на несколько дней обращается к ней, к ней одной. Пока не охладевает. И не девушки тому виной — ни с одной из своих подруг Арилье никогда не ссорился. Просто случалось что-нибудь поважнее очередной влюбленности. Состязание, например. Важная тренировка. Попытка побить Траванкора на мечах. И вот уж забыта красавица, единственная в мире… А там, глядишь, и новая повстречается. И снова для бедного Арилье падают с небес звезды, и коленки у него дрожат, и мечты о подвигах не дают ему спать всю ночь.
Бедный Арилье.
— Я знаю, кто я, кто мои родители… Знаю, какой позор могу навлечь на возлюбленную. А если она станет моей женой… — Он порывисто повернулся. — Я хочу, чтобы она стала моей женой! Хочу обрести дом, семью! Мои родители были «отверженными», но они любили друг друга, и я знаю, что такое семья. Не поверишь, Траванкор, но в детстве я был счастлив…
— Почему же не поверю? — Траванкор улыбнулся. — Очень даже верю. В детстве все счастливы, если есть кто-то, кого ребенок может любить. Это главнейшая потребность человека, как учит Шлока.
— Шлока говорит, что любить — первая потребность чистой души, — возразил Арилье. — Не человека в общем и целом, а только чистого душой. Ребенка — в первую очередь. Но и мужчины, воина — тоже…
— А Конан что говорит?
— Конан? — Было слышно, что Арилье удивляется. — А при чем здесь Конан?
— Разве не он научил тебя сражаться прямым мечом? Я видел сегодня, как ты одолел того чернокожего… Это выглядело здорово, — признал Траванкор. — Да только я подумал потом, что Конан обучал тебя своему искусству тайно.
— Ну, с киммерийцем я ни о чем таком не разговаривал, — сказал Арилье. — Мы просто фехтовали. Он сильный, как бык.
— Почему он выбрал тебя?
— Наверное, потому, что я — лучший, — улыбнулся Арилье. — Я ведь говорил тебе об этом, а ты не верил.
— Киммериец здесь чужой. — Траванкор против воли начал сердиться. Он ревновал к воинской славе друга и даже не пытался скрыть этого обстоятельства. — Он сам говорил, что помогает нам лишь для того, чтобы получить возможность разграбить после победы дворец Аурангзеба.
— И ты этому веришь? — в голосе Арилье прозвучало искреннее удивление.
— А почему бы мне не верить тому, что говорит мужчина и воин? Какие еще нужды заставляют Конана оставаться с нами и учить тебя фехтованию на длинном киммерийском мече?
— Может быть, ему любопытно. А может быть, он понимает, что раджа Авенир — прав.
Траванкор покачал головой. Арилье — воистину чистая, детская душа! Как можно верить в добрые побуждения чужака? Конан не раз ставил воспитанников Шлоки в тупик. Иногда киммериец казался просто недалеким воякой и любителем пограбить, но стоило только начать думать о нем такое — как он мудрым высказыванием, метким наблюдением или неожиданной шуткой разрушал прежнее впечатление.
— Между прочим, Конан тоже говорит, что мужчине нужен дом, семья, женщина. Он и сам намерен когда-нибудь…
— Знаю, знаю, — перебил Траванкор. — Сделаться королем.
— И жениться, — добавил Арилье. Он тяжело вздохнул. — Теперь, когда я стал воином — когда я стал ЛУЧШИМ воином из учеников Шлоки, так что это признали самые упрямые люди в мире, то есть ты и Конан…
— Я не признал, — вставил Траванкор.
Арилье пропустил это замечание мимо ушей.
— Как ты думаешь, я сумел смыть позор своего происхождения?
— Ты не виноват в своем происхождении.
— Но позор есть, и я должен…
— Перейти в другую касту? Это ведь невозможно.
— Или возможно, — сказал Арилье со странным упрямством.
Траванкор подумал немного и произнес:
— Если Шлока объявит, что это возможно, и сошлется на волю богов… Ты ведь стал воином, и бы богам было угодно, чтобы ты всю жизнь прибирал нечистоты, ты никогда не стал бы воином.
— Вот и я об этом думаю… — вздохнул Арилье.
— Расскажи, в кого ты влюбился на этот раз, — в темноте было слышно, что Траванкор улыбается. Он был рад перевести разговор на более приятную тему.
— Это случилось на качелях, — прошептал Арилье так бережно, словно боялся спугнуть робкую птичку. — Она была рядом. Совсем близко… — Он замолчал, бережно восстанавливая в памяти образ девушки. — Ее глаза, волосы… Как я не замечал этого раньше? Мы всегда были просто друзьями. Она и сейчас, наверное, так обо мне думает.
Траванкор тихо засмеялся.
