Только выжженная черная полоса на берегу речки, изуродованные тела убитых, обгоревшие трупы животных, черные скелеты разломанных хижин. Над растоптанным кострищем — опрокинутый котел с заметной дырой в днище. Сбылось пророчество чернокожей богини! Никто из рода не уцелел, едва только прохудился котел; да только не котел тому виной — котел послужил лишь знаком, предсказанием.
Орел вернулся, чтобы увидеть смерть — и далеко разносящийся вместе с ветром запах тления и пожара. С громким, пронзительным, раздирающим сердце криком орел камнем пал на землю и обратился в человека. И человек этот обхватил руками голову в неудержимом порыве скорби и принялся раскачиваться из стороны в сторону.
Обратив к небесам незрячие, залитые слезами глаза, Шлока возопил:
— Боги! Когда же вы наконец пошлете нам воина? Когда я найду его? Кали, черная Кали! Довольно тебе мучить меня! Забери мою жизнь! Не заставляй изо дня в день видеть смерть и пожары! Дай мне силы, позволь мне достигнуть моей цели, иначе — клянусь моей кровью! — я прокляну тебя, и плохо тогда тебе придется. Далеко в джунглях огненная полоса прокатилась по телу золотого идола Кали и на миг открылись и сверкнули ее глаза. Время пришло!
Санкара, жрец Кали, вздрогнул. Нет, ему не почудилось: жуткий истукан богини — черный, с ожерельем из младенческих черепов на шее и вокруг бедер, с длинным синим высунутым изо рта языком, — внезапно ожил, отзываясь на чей-то призыв, а это означает, что скоро Кали начнет действовать. Но кто оказался настолько силен, что сумел пробудить Кали? О чем взывал тот неизвестный человек?
Санкара был еще молод, но особые таланты открыли ему дорогу к высшим жреческим должностям. Впрочем, в столице, в самом Калимегдане, служить ему не довелось. Оно и понятно: все лучшие места там давно уже расхватали жрецы постарше. Те, кто раньше Санкары начал продвигаться по службе при новом радже.
К тому же все эти маститые старцы изрядно побаивались молодого, энергичного, а главное — мистически одаренного жреца. Санкаре открывался мир духов без всяких усилий со стороны самого жреца. Ему достаточно было воздеть руки и вознести самую короткую молитву, и все тайное делалось для него явным. Он легко видел то, что оставалось сокрытым для других — сколько бы эти другие ни старались, сколько бы ни возжигали благовоний, ни трясли посохами с колокольцами, сколько бы ни стучали в маленький ритуальный барабанчик…
Поэтому Санкара был назначен верховным жрецом в самый отдаленный из храмов Кали. Храм этот находился в джунглях, в уединении лесов. Он был очень древним. Таким древним, что никто не мог припомнить времени его постройки.
Снести столь почтенное строение никто не решался. Коль скоро алтарь Кали существует здесь так много лет, стало быть, богиня привыкла получать подношения именно из этого уголка земли. Не следует раздражать богиню неуместными переменами.
Так что Санкара был верховным жрецом в храме, который почти никто не посещал.
Больше всего старых жрецов в Калимегдане раздражало в Санкаре то обстоятельство, что юноша совершенно не огорчился, получив подобное назначение. Напротив, он коленопреклоненно благодарил своих «благодетелей» и обещал, что будет молиться об их процветании денно и нощно за такую великую милость.
Жрецы могли только переглядываться.
Санкара хорошо знал, почему благодарит своих недоброжелателей. Истукан Кали в его храме — в отличие от многих других — оживал, показывая, что слышит обращенные к богине мольбы. И Санкара с его даром видеть невидимое сразу понял: происходит нечто весьма значительное.
Он прислушался и издалека, как сквозь пуховую перину, разобрал чьи-то слова: «Боги! Когда же вы наконец пошлете нам воина?.. Кали, черная Кали! Довольно тебе мучить меня!.. Не заставляй изо дня в день видеть смерть и пожары!..»
Санкара сразу узнал голос. Он не впервые слышал эту мольбу, но прежде богиня всегда оставалась равнодушной. Теперь же она явно дала понять, что готова выполнить просьбу. Что же изменилось?
Ответа не было, хотя молодой жрец знал этот ответ: просто-напросто пришло время выполнения клятв. Любое пророчество представляет собой клятву. Клятву, которую боги дают людям. Боги оставляют за собой право оттягивать час выполнения обещаний — так долго, как они, боги, сочтут нужным. Но рано или поздно им приходится держать слово, иначе весь порядок мироздания будет нарушен, а на такое не отважатся даже боги.
Санкара понял: надо спешить. Возможно, удастся оттянуть роковой срок еще ненадолго.
Сквозь ночь полетел всадник, и незримые воздушные духи парили над ним. Доселе спавшие подземные духи просыпались, один за другим, под копытами его коня, растревоженные шевеленьем амулетов. К седлу всадника был приторочен ритуальный барабанчик, одежда жреца полна лент, бахром, косиц, бубенцов. Шелковое покрывало вздувается над его головой пузырем, как второе небо.
Так поспешно скачет он, словно за ним гонится некто невидимый, словно подгоняет его только ему одному слышимый тревожный голос. Яростно нахлестывает коня, боится опоздать.
Беда еще не случилась, ее можно еще обогнать. Не одному только Шлоке открыто будущее; пророчество, предназначенное для своих ушей, могут подслушать и чужие. Следует торопиться, иначе будет слишком поздно. И захочет ли еще раджа Аурангзеб выслушать Санкару — ведь у того слишком много недругов при дворе, в Калимегдане!
Путь оказался неблизким. Санкаре пришлось пробираться через чащу. Конь отказывался идти — животное, наделенное собственными талантами, видело во мраке каких-то зловещих духов, которые препятствовали всаднику добраться до города. Не иначе, недоброжелатели Сан-кары наслали этих чудищ. Глупые люди, эти жрецы сами не знают, что творят. Если Санкара сейчас опоздает, раджа не успеет вовремя принять меры — и погибнет. Пророчеству начнет исполняться — и не в человеческой власти будет остановить его.
Санкара щелкнул пальцами, и яркий свет вспыхнул вокруг головы коня. Животное помотало мордой, словно не веря метаморфозе. Только что было так темно, так страшно, и воздух был полон каких-то жутких образин с дурным, опасным запахом…
И вот теперь стало светло и приятно, и запах, предупреждавший о смертельной опасности, исчез…
Конь послушно пошел дальше. В густых джунглях Санкаре пришлось перейти на шаг, но едва он выбрался на дорогу, как снова помчался что есть силы и к рассвету был уже возле ворот Калимегдана.
— Открывайте! — крикнул жрец, гарцуя перед стеной города. — Немедленно впустите меня!
Стражники долго не снисходили до того, чтобы выйти к раннему гостю. Наконец показался один и рявкнул:
— Ворота закрыты! В этот час в город входить запрещено!
Не отвечая, Санкара поднял руку, и в воздух взлетел огненный дракон. Широко разинув пасть, монстр поднялся на уровень лица дерзкого стражника. Тот видел желтые клыки со стекающей с них слюной, извивающийся раздвоенный язык…
— Маг! — заверещал солдат, сбегая со стены и исчезая где-то внизу.
Санкара ждал. Дракон пропал, растворился в воздухе. Скоро на стене показался капитан ночной стражи.
— Что тебе нужно? — сурово спросил он жреца.
— Я должен видеть раджу, — ответил Санкара. — Немедленно. Впусти меня, иначе — клянусь твоей кровью — мы все горько пожалеем о твоем упрямстве.
Капитан не отозвался ни словом, но скоро ворота растворились, и всадник въехал на пустые улицы Калимегдана. После ночи остывшие камни еще источали прохладу, которая скоро сменится многократно умноженной жарой.
Раджа Аурангзеб любил вставать рано, и потому жреца беспрепятственно пропустили во дворец. Подражая своему владыке, рано поднимались с постели и его приближенные, и теперь раджа проводил с ними время за игрой в шахматы.
Вбежал слуга, униженно кланяясь на ходу. Едва показавшись в комнате, где восседал сам владыка, слуга простерся ниц.
