посмотрел на него удивленно, как будто не ожидал ничего подобного, затем перевел взгляд на того, которого Туризинд считал секретарем или писарем.
– Э? – молвил мучитель вопросительно.
– Продолжайте, – сказал секретарь.
– Что вы хотите знать? – с трудом выговорил Туризинд. – Я все скажу, только перестаньте.
– Ну,- неопределенно уронил детина.
Он стянул рану свежим полотном, обращаясь с пленником довольно грубо. Затем, сидя на корточках, переместился к раненой ноге. Здесь верзила повел себя более разговорчиво. Он изрек:
– Ну, нет! – и вытащил длинный нож.
Туризинд попробовал еще раз:
– Не нужно – я же сказал, что готов все объяснить…
– А? – детина посмотрел на него мельком и снова явил себя болтуном: – Молчи уж!
И с тем разрезал повязку. Она присохла, так что Туризинду пришлось плохо. Детина не обращал никакого внимания на то, что пытаемый вздрагивал, пытался отодвинуться и молить о пощаде. В конце концов, Туризинд закричал:
– Прекратите – пожалуйста! Я ведь не отпираюсь.
Детина молча ударил его в лоб рукояткой ножа и, когда Туризинд ошеломленно замолчал, спокойно принялся расковыривать рану у него на ноге. Снова явился пузырек со жгучей жидкостью. Туризинд покрылся испариной.
Неожиданно спокойный человечек – писарь или секретарь – рассмеялся и обратился к верзиле:
– А ведь он вас принимает за палача, господин Имбор!
– А, ну, э-э… – отозвался тот, кого назвали «господин Имбор».
Человечек презрительно фыркнул.
– Всегда поражался – отчего самые беспощадные убийцы всегда так трусят и просят о пощаде? Скольких человек ты убил, Туризинд?
– Не помню, – выдавил Туризинд, стараясь сделать так, чтобы голос его хотя бы не дрожал.
– Вот и я не помню, скольких я убил, – вздохнул человечек. – Много. Но я, в отличие от тебя, не боюсь, ни страданий, ни смерти. Ты думаешь, что Имбор – палач, да? – Он хохотнул. Не ты первый делаешь эту ошибку. Имбор – врач, и один из лучших. Может собрать человека из кусочков. Одного парня, помню, поставил на ноги после падения со стены замка, так что к виселице тот шел своим ходом… Волшебник!
– А кто же ты? – спросил Туризинд, холодея.
– Я-то? – Человечек весело улыбнулся. – А вот я – палач. – И снова обратился к врачу: – Ну, так что, господин Имбор, будет он ходить?
– Ну, – протянул, господин Имбор.
Неожиданно Туризинд понял, что нога почти не болит. То ли по контрасту с адской болью, которую он испытал, когда врач плеснул на рану своим зельем, то ли действительно лечение подействовало, но Туризинд встал без особого труда и прошелся по комнате.
Палач потер сухонькие ручки.
– Превосходно, господин Имбор! – объявил он. – Как всегда.
– А, – сказал Имбор и протиснулся к выходу.
Туризинд остался наедине с палачом.
– Как мне вас называть? – спросил он.
Палач сказал:
– Табран. Без «господина». Называть палача «господином» запрещено законами герцогства, если ты не знал. Я принадлежу к так называемому презренному сословию, хотя получаю жалованье побольше иного командующего армией. У меня, знаешь ли, много работы.
– Хорошо, – кивнул Туризинд. – Я понял.
Палач мелко захихикал.
– До чего же вы, храбрые парни, становитесь сговорчивыми, стоит мне только потолковать с вами! Впрочем, у тебя еще будет возможность убедиться в том, что герцог недаром платит мне столь хорошее жалованье. Собирайся, идем.
Туризинд шагнул к выходу. Палач преспокойно повернулся к нему спиной. И не потому он не боялся Туризинда, что тот был закован в цепи и находился в самом сердце герцогской цитадели, – отчаянные головы даже отсюда, наверное, ухитрялись сбежать; нет, этот невзрачный человечек обладал огромной силой духа и действительно не испытывал страха перед опасным преступником.
Следуя за палачом, Туризинд вышел на винтовую лестницу и начал осторожно спускаться, шаг за шагом. Палач бежал впереди легко, как юноша. Туризинду приходилось труднее. Никогда прежде его не заковывали в цепи – он и не знал, что руки так нужны бывают при ходьбе.
На предпоследнем витке лестницы Туризинд оступился и проехался вниз на спине, пересчитав позвоночником не менее двадцати ступенек, к счастью, довольно вытертых.
Он очутился во дворе крепости. Двое дюжих стражей, повинуясь знаку Табрана, подхватили Туризинда и поставили его на ноги. Оба стражника были вооружены алебардами и, судя по выражению их лиц, готовы были пустить оружие в ход по первому же знаку возможной опасности.
Туризинд покачал головой. Нет, отсюда не сбежишь, об этом лучше даже и не задумываться. Его провели через двор к наружной стене. Здесь Туризинду пришлось опять карабкаться по лестнице. Один из стражников шел впереди, другой внимательно следил за пленником сзади. Стоило Туризинду замешкаться, как стражник, каналья, колол его пониже спины острием кинжала и при этом гнусно посмеивался.
Эта стена выходила не на долину реки, а прямо на город. Когда Туризинд поднялся, он увидел внизу море крыш, паутину узких улочек; блеснули одна-две знакомых вывески. Площади были заполнены народом. Наверняка множество людей собрались и в окнах, и на улицах, и на балконах, только Туризинд не мог их отсюда разглядеть.
Он перевел взгляд на стену и похолодел. К одному из зубцов стены была прикреплена веревка с уже готовой петлей. Она лежала на стене, точно дохлая змея. Палач рассматривал петлю, подталкивая ее ногой; потом вдруг стремительно опустился на корточки и поправил что-то в скользящем узле. Снова проверил и теперь остался удовлетворенным.
Рядом находилось пятеро стражей. Между ними Туризинд рассмотрел странно знакомую фигуру. Он прищурился – солнце било ему прямо в глаза, поэтому он не вдруг узнал этого человека.
Его звали Эдред. Да, Туризинд знал его. Последний из отряда, кто еще оставался в живых. Эдред оставил своих товарищей-наемников вскоре после окончания войны. Он еще принял участие в нескольких грабежах, когда никому не нужные солдаты скитались по дорогам и искали себе пропитания привычными средствами, то есть кражами и насилием.
Туризинд давно забыл о существовании Эдреда. Они крупно поссорились тогда, и тот ушел. Повздорили из-за добычи или из-за женщины, Туризинд не помнил причины.
Палач больше не обращал на Туризинда никакого внимания – он был целиком и полностью поглощен Эдредом. Тот выглядел по-детски растерянным, как будто не мог понять – как это вышло, что с ним произошел столь странный казус. Потом вдруг Эдред перевел взгляд вниз, на петлю, и пронзительно, тонко закричал, широко раскрыв глаза.
– Ну, ну, – успокоительно молвил ему палач, – как ты можешь? Стыдно! Ты
