жизнелюбивого удовольствия. Здесь он старался не пить потому, что, опьянив-шись, начинал желать женщину. Ему было даже любопытно, как, столкнувшись с подобным желанием, поведут себя эти люди, преувеличенно-мужественные и суровые. До сих пор они ограничивались нудным пересказом похабных историй, неправдоподобных и оттого неинтересных. Один только Мимбо держался с достоинством, уважая в себе княжескую кровь. Кстати сказать, он своим примером опровергал расхожее мнение, будто бы чернокожие плохо переносят холод.
Как и предполагал варвар, спиртное иссякло через двадцать дней. Небольшие запасы мховой настойки хранились у Вандер Глоппа, но об этом знали только он сам и Конан.
Вандер Глопп духом не томился – ему так уютно было в тесной, жарко натопленной лачуге, что просто зависть разбирала. Часами после работы он пролеживал на нарах и, глядя на раскаленную печную дверцу, размышлял о чем-то.
– Ошибкой было приезжать сюда, – как-то сказал ему Конан. Это было на четвертый день вынужденного «сухого закона». Ветер гудел за стеной с особенной злостью.
– Большой Хелль, – отозвался Вандер Глопп.
– Что? – не понял Конан.
– Так называют северную тоску поморы. Большой Хелль. Ничего, самое трудное – вынести первую зимовку. Мне, помнится, казалось, что конца ей нет…
– Конец приходит всему, даже твоей настойке, – заметил Конан. – Ничего не происходит – это плохо. Я теперь понимаю тех, кто хотел уйти.
Сосед варвара усмехнулся и зевнул.
– А я люблю, когда ничего не происходит. Со мной столько всего успело случиться, что в такие дни я отдыхаю и радуюсь от души. Никуда не надо идти. Ничего не нужно тащить на себе. Теплушка, кусок жареного мяса и койка – все, что нужно человеку.
Конан исступленно зарычал, но в этот самый момент кто-то исступленно принялся колотить в дверь снаружи.
Микель, попав в лачугу, прилип руками к печному боку, моментально опьянел от теплого воздуха, насыщенного парами мховой настойки, принужденно улыбнулся и только после сообщил:
– Хозяин требует тебя на шахту. Там ребята кое-что нашли.
– Рубин?
– Нет, там другое… А рубинов уже неделю не было…
Микель вертел головой, стараясь догадаться, где Вандер Глопп хранит бутыль с настойкой.
Застегнув утепленную куртку, Конан крепко ухватил старателя за плечо и повлек его за собою к выходу.
– А ты не пойдешь? – спросил он у соседа, но тот, закрыв глаза, притворно храпел.
Друкс встретил их у входа в шахту.
– Я никогда не видел такой ерунды, да и ты, наверное, тоже, – сказал он Конану.
– Да скажи наконец, что это? – потребовал варвар.
– Это труп.
– Меня вытащили на мороз, чтобы показать мне труп? – Конан сердито уставился на своего работодателя. Тот фыркнул и направился вглубь, покачивая факелом. В его отсвете стены шахты жирно поблескивали. Конан пошел следом. Микель с тяжелым светильником замыкал шествие.
Старатели, караулившие находку, были рады оторваться от работы и почесать языки. Их голоса слышались уже на втором ярусе. Спустившись до пятого, Конан свернул налево, в штольню, за мерцающим факелом Друкса.
Штырь, Гонза и еще двое, имена которых Конан не помнил, расступились.
– Светильники ближе! – распорядился Друкс, и через мгновение желтоватый свет ярко озарил камеру штольни.
Гладкое, иссиня-белое тело, сходное с человеческим, неестественно выделялось на фоне черной, блестящей породы. Оно казалось вырезанным из цельной глыбы мыльного камня и было таким же твердым и холодным. Тело лежало на спине, вытянувшись. Узловатые руки, очень длинные, были скрещены на голом животе. Пальцы рук заканчивались искривленными, матово-черными когтями. Ноги же вместо пальцев оснащались роговыми крючьями, по шести на каждой ноге.
На теле не было ни одного выраженного признака пола, а лицо, безбровое, лишенное даже ресниц, походило на маску тонкой работы – в нем застыла странная, отталкивающая красота. Под высоким бугристым лбом размещались большие глаза, расставленные широко и краями уходящие на виски. Заклеенные окаменевшими веками, глаза эти словно оставались зрячими, и это пугало. Тонкий нос обладал чуткими нервными ноздрями, и было похоже в мерцающем свете, что ноздри эти трепетали. Плотно сжатый тонкогубый рот язвительно кривился.
– Ишь, скорчил рожу, – заметил Штырь, и другие старатели коротко хохотнули.
– Как вы нашли его? – спросил киммериец, бесстрастно рассматривая мертвеца.
– Он стоймя стоял, в породе, – пояснил Гон-за. – Мы сначала плечо увидели – оно торчало из стены. Ломом поддели снизу, мерзлота осыпалась, он и выпал. Мы сюда его снесли. Давно он тут, эвон – одежа вся истлела.
– Непохоже, – пробурчал Конан.
Друкс приблизил факел к самому лицу окаменевшего и произнес:
– Это древний. Лет с тыщу, а то и две назад он провалился в болото. Мертвяки в болоте не гниют, я точно знаю. Тут раньше тепло было, а потом все замерзло. И этот в болоте замерз.
– Не было здесь болота, – объявил Гонза. – Болото образует бурую породу, которая режется, как масло. А здесь – черная, зернистая и крошится все время.
– Древние были людьми, а это не человек, – заметил Конан.
– Кто же это тогда?
– Понятия не имею.
– Должно быть, он стоит кучу денег, – предположил Друкс, на что варвар ответил:
– Я не дал бы за него и медяка.
– Надо закопать его в отвал, – бледнея, сказал Штырь. – Все-таки это покойник…
– Покойнику все равно, где валяться, – ощерился Друкс. – Завтра мы заколотим его в ящик и отнесем на склад.
– Хочешь вывезти его на большую землю? – поинтересовался варвал. – Продашь колдунам или будешь показывать его на ярмарке?
– Все, что найдено в этой земле, принадлежит мне, – хозяин прииска пожал плечами. – Я найду, как использовать эту диковину. Жалко – никто не знает, что это за тварь.
– Боишься продешевить?
– Ага.
– Может, это – один из ночного народа? – высказался Гонза.
– Вряд ли, – покачал головой Конан. – Когда кто-то из ночных созданий погибает, от него остается только ворох спутанной паутины. Кем бы ни было это… оно мне не нравится.
И варвар пошел к выходу из штольни. Старатели направились следом.
