где-то вдалеке звучал одинокий саксофон. Впервые с тех пор, как покинул Англию, я вспомнил, что уже ноябрь.
Мы зашли в «Руку славы» за ностальгическим стаканчиком спиртного на ночь. Заведение было почему- то набито молодыми готами, сверкающими своими монохромными регалиями, начесанными волосами, оборванными кружевами, ажурными чулками и потертым вельветом, приятным глазу, но дикого цвета. Я вспомнил гота, которого как-то привел домой. Он с радостью обнажил мне свое белое горло, словно встретил долгожданного любовника.
Когда я рассказал о нем Джею, тот озадаченно нахмурился.
– Разве тебе не хотелось по капле вытянуть из него жизнь? Ведь интересно посмотреть, доставит ли ему удовольствие боль.
– Может быть. Но тогда я бы рисковал испортить ему момент смерти, которого он с нетерпением ждал всю свою жизнь.
– Поначалу они все боятся. Те, кто ни разу не испытывал сильной боли, ведут себя тихо, потому что понятия не имеют, насколько она невыносима. Когда понимают, как уязвимо их тело, искренне удивляются. Когда до них доходит, что предстоит мучиться долго, они изнывают от собственного страха. Те, кому знакома боль, приходят в ужас с самого начала. Но в любом случае... – Джей остановился подобрать нужные слова, чтобы выразить животрепещущий момент, – спустя некоторое время, когда они накричатся, прочтут все молитвы, наблюются и поймут, что им ничто не поможет, они входят в некий экстаз. Плоть становится словно глина. Внутренние органы открываются навстречу твоему языку. Они начинают сотрудничать.
– Им, наверное, просто хочется покончить со всем поскорей.
– Не знаю. – Глаза Джея мечтательно сверкали, – Мне кажется, что, когда тело осознает, что неизбежно умрет от твоей руки, оно подчиняется тебе. Ты можешь душить мальчишку, резать его или жечь, или же твои пальцы могут по костяшки войти ему в кишки, но в любом случае наступает момент, когда тело не только перестает сопротивляться, но и входит с тобой в один ритм.
Он потянулся и взял меня за руку, в этом баре такое дозволялось. Пальцы Джея были мокрыми от бутылки пива, слегка костлявыми, очень сильными.
– А после того, как вы вместе пережили необыкновенное единение, – продолжил он, – юноша отдал тебе все – свой страх, агонию, жизнь, – что ты будешь делать потом?
Я предался приятным воспоминаниям:
– Я вымою его, сполосну от флюидов смерти: от крови, мочи, слюны. Оставлю в холодной ванне, пока раны обескровятся. Затем нанесу на него пудру, и тальк придаст коже бледность сродни голубизне. Мы ляжем вместе в постель. Я буду засыпать, обнимая его, гладя.
– А на следующий день?
– Мне не нравится негибкость, которая сопровождает трупное окоченение. Я дождусь, когда оно пройдет, и оставлю его у себя на день-два. Часто они начинают вонять и пачкать мне постель, тогда приходится избавляться от тела.
– Одна ночь, две, – презрительно произнес Джей. – Ведь можно продлить расставание, можно остановить разложение. Хотя в конце концов оно все равно настигнет. Почему бы не насладиться ими по полной? В то время как ты пудришь, моешь, у меня роскошный обед.
– Расскажи мне, как ты их готовишь.
– В общем или в деталях?
– В деталях, со всеми приправами.
Джей улыбнулся в ответ, его забавляло мое неуемное любопытство. Он начал рассказ, глаза прищурились и помрачнели от удовольствия, с которым он описывал свои кулинарные достижения.
– Я разбиваю их на соразмерные куски и отдираю мясо от кости. Поначалу я изрядно пачкался, но сейчас приспособился. Теперь мои вырезки выглядят лучше, чем в «Швегманнс». Я оборачиваю их в полиэтилен. Храню некоторые органы: печень, если не сильно распотрошу ее в процессе, и сердце, там мясо довольно жесткое, но отличается насыщенным горьким вкусом. Я пытался варить из костей суп, но получилась отвратная похлебка. Человеческий жир слишком прогорклый для потребления. Обычно я отбиваю мясо и жарю его с небольшим количеством приправ. Каждая часть тела имеет свой особенный привкус, и тела отличаются друг от друга.
– Конечно. Жизнь человека более разнообразна, чем у свиньи или скота.
– Именно, – улыбнулся Джей. – Ты понимаешь толк в деле.
– Привет, Джей.
Мы вздрогнули, вырванные из мечтаний, и подняли глаза. Из матовой толпы материализовалась фигура с медовой кожей и лоснящимися волосами. Он был стройнее, чем остальные подростки в черном, но тоже носил серебряные серьги в ушах и щедро подвел глаза карандашом – восточные глаза, словно длинные камни обсидиана, делали его старше своего возраста. В остальном его лицо было очень юным.
Я видел, как в голове Джея мелькают возможные продолжения ситуации. У него непроницаемый взгляд, но не настолько, чтобы одурачить меня. Кем бы ни был этот парнишка, он явно знает Джея и питает к нему лучшие чувства. Поэтому Джей и попал в неловкое положение и теперь думал: а) буду ли я ревновать, если он представит нас друг другу; б) будет ли ревновать юноша и скажет ли он что-нибудь, чтоб уязвить меня; в) поставит ли он под угрозу мою анонимность.
Я чуть ли не с наслаждением смотрел, как ежится Джей, но лишь потому, что извлекал для себя новое из каждой особенности его характера и первый раз за все время видел, чтобы он так сильно замялся. Но я не мог долго смотреть, как он страдает.
– Добрый вечер, – произнес я самым учтивым голосом, слегка толкнув ногу Джея под столом. – Я Артур, кузен Джея. Приехал в Новый Орлеан в отпуск.
– А... Меня зовут Тран.
Когда парень жал мне руку, на его лице мелькнуло удивление, потому что я скользнул пальцами вокруг запястья.
– Вы из Лондона? – спросил он, придя в себя.
– В десятку.
– Вы, случайно, живете не в Уайтчепеле?
– Нет. В Кенсингтоне, – соврал я. Никогда не жил в богатом районе. Там люди слишком много внимания уделяют соседям. Хотя даже мои соседи в Брик-стоне в итоге нажаловались. – А что?
– Ну, просто... – Он пожал плечами – очаровательное движение, если учесть его субтильность. – Я читал о Джеке-потрошителе.
– Правда? А ты знаешь, что он подбирал места убийств так, чтоб на карте образовался крест? – Тран покачал головой, и я продолжил: – Если обозначить его преступления на карте Лондона, то все, кроме последнего, лягут на довольно ровный крест. Вряд ли это случайное совпадение.
– А что было с последним? – выпалил Джей.
– Там он просто сорвался, – ответил Тран. – Раздел девушку и вырвал все органы. Он должен был покрыться кровью с ног до головы, но никто не видел, чтоб он выходил из здания.
– Это единственный случай, когда он действовал внутри помещения, – отметил я. Джей сердито посмотрел в мою сторону. – Извини, но когда живешь в Лондоне, приходится быть в курсе.
– А мне это кажется интересным. – Тран скользнул за стол рядом с Джеем, которому явно было не по себе. – Мне нравится читать об убийцах. Я часто думаю над тем, как работает их мозг.
– Уже есть собственные догадки? – улыбнулся я ему. Джей со стуком поставил стакан пива на и без того поцарапанный стол.
– Знаете, с удовольствием посидел бы тут и проговорил об извращенцах всю ночь, но нам надо идти. Кажется, я оставил на плите кофейник.
Ничего ты не оставлял, подумал я. Если Джей пытается увести меня от столь красивого сговорчивого мальчика, то у него должна быть на то веская причина. Меньше всего мне хотелось встать и уйти. Я уже тщательно присмотрелся к этому парнишке, он чуть ли не молил нас о внимании.
– О, не буду тебя задерживать. Я тут просто дожидаюсь музыкантов. – Тран указательным пальцем коснулся языка. – Чего-нибудь хочешь, Джей?
– Нет.
– Ладно... увидимся позже. Жаль, что ты не можешь остаться послушать группу.
