Алт не сомневался, что сын нанесет удар если не прямо сейчас, то в ближайшие несколько дней. До этого было еще рано, а чуть позже станет уже слишком поздно. Противостояние земли и неба вплотную подошло к той роковой черте, после которой даже при желании невозможно будет ничего изменить. Меч палача опустится на шею жертвы, и вместо прекрасного поединка все закончится гротескным фарсом, обычной, ничем не примечательной и, что самое главное, невыносимо банальной и скучной казнью.
Если Этан все еще хочет что-то изменить не только в этой глупой войне, но и в их личном противостоянии, нужно действовать без промедления. Иначе...
У древнего бога имелось средство, чтобы найти и покарать безумца, посмевшего бросить вызов могуществу Хаоса. И если мальчишка не сделает хода — окажется малодушным ничтожеством, не оправдавшим ожиданий отца, — то Алт, не задумываясь, пустит это средство в ход.
Глава 10
Я по-прежнему лежал на земле, широко раскинув руки. Надрывный колокольный звон уже пропал, оставив после себя лишь смутные обрывки воспоминаний о странной девочке и не успевшую до конца оформиться мысль о чем-то важном. О том, что оказалось безвозвратно упущенным из вида в бессмысленной суматохе последних дней и недель.
Высоко над головой, где в заоблачной дали сходятся и расходятся все земные дороги, простирало милосердные объятия бескрайнее небо. Мягкие облака обещали покой и дарили забвение тем, кто устал от жизни, а...
— Стоп! — решительно оборвал я себя, резко вставая на ноги и тем самым выходя из состояния созерцательной отрешенности, которая, словно сладкоголосая сирена, уводила мой разум все дальше и дальше от этой реальности. — Проблемы неба лучше оставить на потом, а сейчас...
Я пораженно замолчал, только сейчас осознав, что на потом оставить ничего не удастся, так как само небо уже являлось частью проблемы. Не самой главной, но тем не менее достаточно веской частью, на которую даже при желании нельзя было закрыть глаза. Потому что само небо и весь окружающий пейзаж были выдержаны в каких-то неживых, тускло-серых тонах. То, что казалось мне сном, воплотилось в реальность. Краски ушли из моего мира навсегда.
«Прогони жабу — и тогда сможешь избавиться от этой гадкой штуковины», — вспомнил я совет маленькой девочки, с которой встретился на тонкой грани, отделяющей сон от реальности.
Взгляд метнулся к руке и наткнулся на обломок стрелы, по-прежнему стиснутый в кулаке. Я разжал побелевшие от напряжения пальцы и к своему немалому удивлению увидел, как орудие убийства, избавившее от мучений умирающего всадника, упало к моим ногам.
— От жабы не избавился, но от «штуковины» благополучно отделался, — задумчиво пробормотал я, переводя взгляд на поле сражения.
И вновь мне пришлось удивиться. Но на этот раз даже больше, чем в случае с потерей цветоощущения. Насколько хватало глаз, до самого горизонта вся видимая поверхность земли была устлана толстым ковром из сломанных стрел. Причем все они были точной копией той, от которой я только что «благополучно избавился».
Сделав осторожный шаг вперед, я чуть было не пропорол ступню об острый обломок. При таком раскладе перемещаться с места на место можно было только по воздуху или в стальных ботфортах. Но так как я был все-таки человеком, а не птицей, к тому же не собирался обрекать себя на ношение громоздкой экипировки тяжеловооруженных рыцарей, оставалось только одно — попытаться договориться, а точнее, как-то поладить с проклятой стрелой.
Я наклонился, взяв в руку первый попавшийся обломок. Мир по-прежнему остался бесцветно-серым, но ковер из миллиардов сломанных стрел исчез. Чем бы или кем бы ни являлась эта загадочная вещь, насквозь пропитанная ядом неведомой древней магии, судя по всему, мне не удастся избавиться от нее. По крайней мере, пока я не прогоню тень мерзкой жабы со стальными глазами — отвратительной твари, сдавившей измученное страданием сердце безжалостными тисками. Печально вздохнув, я положил обломок стрелы в колчан, решив разобраться с этой проблемой позже, и зашагал к нагромождению трупов — страшной бесформенной массе, которая совсем недавно жила и дышала, будучи отрядом людей, отданных под мое начало. Воинами, не по своей воле пришедшими на поле битвы, чтобы бесславно пасть на чужбине под сводом равнодушно-серого неба.
Я шел совершенно открыто, ни от кого не таясь, потому что поле боя подобно землетрясению: только что это было смертельно опасное место, а проходит несколько минут, и все резко меняется. Опасности больше нет, а гигантская волна из сплава боли и насилия перемещается дальше, оставляя после себя лишь бесплодную вымершую пустыню, в которой чувствуют себя вольготно только пожиратели падали.
Лавина тяжеловооруженных конников, вспоровших острием своего клина слабый заслон из нескольких сотен легких лучников, обрушилась на имуров, но, встретив хорошо организованный отпор, не стала упорствовать, а отступила, понеся незначительные потери.
Но скажите на милость, что значат несколько десятков жизней на поле брани, когда каждая из противоборствующих сторон насчитывает около сотни тысяч бойцов? Абсолютно ничего.
Рыцари настолько торопились достичь боевых порядков имуров, что даже не стали отвлекаться на жалкую кучку несчастных гоблинов, ощетинившихся заслоном из пик чуть в стороне от направления главного удара. Именно это и спасло гвардию Мгхама.
Впрочем, сейчас мне было не до гоблинов. Остановившись в полусотне шагов от страшного места, где на пропитанной кровью земле лежала пятая часть племени Сави, не в силах идти дальше, я застыл ледяной статуей, чувствуя, как все внутри постепенно заполняет какая-то всеобъемлющая, необъяснимая пустота.
— Смерть — это не зло, а скорее избавление.
Повернув голову в сторону звука, я увидел Мгхама, стоящего неподалеку.
Вождь гоблинов выглядел отрешенно спокойным, но кто знает, чего ему это стоило.
— Думаешь, меня это может утешить?
Казалось, слова срываются с губ помимо воли хозяина, так как мое сознание по-прежнему пребывало во власти гулкой, словно упругая поверхность натянутого барабана, пустоты.
— Я пришел не для того, чтобы утешать. Под твоим началом была тысяча лучников, из которых если кто и уцелел, то единицы, а я в общей сложности потерял около трех когорт. Это как минимум вдвое больше.
— Трусы пали, а настоящие храбрецы выжили. Еще несколько таких битв — и раса гоблинов в корне изменится.
Если бы на его месте был кто-нибудь другой, то, пожалуй, короткий удар боевого копья быстро и эффективно смыл бы кровью оскорбление. Но этот странный гоблин был не такой, как все, поэтому, учитывая состояние собеседника, он нашел в себе силы сдержаться.
— Я пришел, чтобы ответить на вопрос, заданный тобой перед битвой.
— Ты уже ответил на него.
— Да, но, судя по твоему виду, ты так и не понял, что я имел в виду.
— Разве сейчас это столь важно?
— Думаю, что да.
Я равнодушно-вежливо пожал плечами, всем своим видом давая понять, что из уважения к союзнику готов выслушать все, что он скажет.
— Странно, но в отличие от всех остальных люди в подавляющем большинстве не знают, что именно от них произошли все существующие расы, как светлые, так и темные...
— И что с того? — Мне не хотелось ни думать, ни тем более говорить, потому что где-то вдалеке опять начали бить колокола, что опять могло перенести меня из этого страшного, пропахшего кровью и смертью места на луг, где, смешно поджав под себя ноги, сидела маленькая девочка, с которой интересно говорить на любые темы.
Но Мгхам заслуживал того, чтобы в ответ на его откровенность собеседник хотя бы элементарно
