причем гораздо менее предсказуемые…
Что же, какие-то перемены, очевидно, неизбежны. Жизнь в колонии была иной, нежели бытие на других, «человеческих» планетах — она была квазипасторальной, почти идиллической. Однако даже такое соприкосновение с людьми серьезно навредило ианскому обществу. Эти несчастные «обезьянки»… Лем с неудовольствием произнес про себя это слово, хотя и знал, что в худшем случае оно выражает покровительственное отношение, поскольку едва ли кто из обитателей колонии видел настоящую обезьяну хотя бы раз в жизни. Так вот, «обезьянки» были просто самым заметным симптомом.
Однако в том-то и заключалась суть проблемы. Когда земляне открыли Иан, у них, по крайней мере, имелась некоторая информация, почерпнутая из контактов с неземным разумом. Хотя и не было обнаружено других рас, совершающих космические полеты, Земля встретила семь цивилизаций, общение с которыми было возможно. Существовала даже убедительная теория, объяснявшая, почему все эти разумные существа — непременно двуногие, двуполые и двуглазые. Сверх того, земляне отыскали и негуманоидов; предполагалось, что эти существа разумны — на свой особый лад, но лишь время и длительные упорные исследования покажут, справедливы ли такие предположения.
В некотором роде ианцам повезло. Невероятное сходство с людьми спасло жителей Иана от того, чтобы их превратили в экспонаты зоопарков или в лабораторных животных. Знания о других расах для человечества собирали исследователи — например, те, которых посылали Кузины, династия деспотов, свергнутая Чартом на Хайраксе. Эти исследователи не отвечали ни перед кем, кроме своих начальников, и добытые ими знания были результатом киднэппинга (так называемая «случайная выборка»), психологических истязаний («изучение реакции на стресс») и отравлений («исследование обмена веществ»).
Но затем, когда обнаружилось, что люди и ианцы могут заниматься любовью друг с другом…
Да, с этим невероятным фактом пришлось считаться. Сверх того, ианцы были в высшей степени миролюбивы. Но — вопреки всему — упорно продолжали практиковать свои опустошительные шримашеи, контролируя таким образом численность населения — грубый, слепой, насильственный способ контроля! И если кто-то собирался постичь это с помощью разума, ему следовало прибегнуть не к научным теориям и не к формулам, а к таким понятиям, как «сакральный» и «табу». К тому, чего трудно было бы ожидать от цивилизованной расы.
Сомнений не вызывало лишь то, что ианцы были разумны — обладали и развитым интеллектом, и самосознанием. И, как доказывают ваты, мандалы и менгиры, когда-то были в техническом отношении более развиты, чем нынешнее человечество. Хотя бы в некоторых областях. Но потеряли интерес к такого рода вещам. Давным-давно. Их общество остается стабильным в течение тысячелетий. Ими правят обычаи, а не правительства, у них нет чиновников или администраторов — только неофициальная категория ианцев, которые считаются «храт», «благородными». Другими словами, это те ианцы, которые отличаются особыми способностями и могут передать следующему поколению смысл того, что «правильно», «пристойно».
Тем не менее они пластичные существа. Когда прибытие чужаков со звезд поставило перед ианцами совершенно новую проблему, они отреагировали немедленно и должным образом. Избрали одного из своих и дали ему прозвище «Элгадрин»: «тот-кто-говорит-обращаясь-к-другим». По-земному — старейшина.
Доктор Лем удивленно заморгал. Пока он раздумывал, толпа отделила его от учителей и от детишек. Он стал оглядываться, пытаясь найти кого-нибудь, с кем можно поделиться дурными предчувствиями — Гектора Дуччи, например, или торговца Педро Филлипса. Но взгляд его вдруг натолкнулся на Старейшину Кейдада; этого почтенного иан-ца невозможно было ни с кем спутать. Он шел в сопровождении Ветчо; оба они смотрели на него, Лема, и вежливо кланялись. Он хотел нырнуть в толпу и скрыться — невозможно! Под ногами крутилась Помпи — она была в восторге от внимания, которым ее щедро одарили дети, и урчала от удовольствия. Доктор позавидовал ее умению получать от жизни простые радости.
Ростом Старейшина был намного выше среднего ианца и казался еще выше за счет копны иссиня- черных волос, которые вздымались над его головой шапкой, от одного остроконечного уха до другого, а на спине достигали середины лопаток. Отсутствие характерных пучков волос над глазами было знаком его глубокой старости — но знаком, заметным далеко не сразу. Лицо Кейдада, разумеется, украшали шрамы; два сломанных пальца срослись криво, но это были неизбежные последствия шримашей и могли быть получены в любое время после шестидесятого года жизни.
При беглом взгляде на лицо Кейдада — как, впрочем, и любого ианца — могло показаться, что он носит маску. Лоб, кожа черепа и обводы глаз были бледные, цвета светлого дерева; щеки имели оттенок выдержанного красного дерева, а кожу на теле покрывали темные пятна размером с ладонь — в сетке неправильных светлых линий. Существовала гипотеза, что ианцы не развивались, подобно человечеству, среди зарослей у морских побережий, а были родом с открытых мест, заросших высокими травами, но доказательств тому не было ни малейших — ианцы с абсолютным равнодушием относились к истории своего биологического вида. Гипотеза основывалась на аналогиях с земными существами, например, с тигром или зеброй, но так и оставалась пустым предположением.
Внешне ианцы отличались от землян еще и тем, что на коленях и локтях росли пучки волос, а у обнаженного ианца-мужчины можно было увидеть генитальный хоботок, который в некотором смысле символизировал специфические сложности, возникающие при сексуальных контактах между ианцами и людьми.
Разумеется, во внутреннем строении тела выявлялось гораздо больше различий. Печень-почка ианца располагалась в передней части брюшной полости, сердце помещалось в полости таза, а по его сторонам, в тазобедренных суставах располагались парные органы, аналогичные грудям у женщин человеческой расы. Эти органы питали младенцев чистой сывороткой крови, вырабатываемой железами, смежными с кишечником (у мужчин эти «груди» были рудиментарные). По бокам торса располагались легкие, воздух поступал в них непосредственно через дыхальца между ребрами, и воздухообмен происходил непрерывно, словно в волынке. Звук голоса генерировался барабанной перепонкой и преобразовывался резонаторами глотки; он имел довольно приятный, хотя и монотонный, тембр. Голос Кейдада, например, напоминал звук виолончели, вибрирующей на одной ноте.
Лем не переставал удивляться, насколько — если не принимать во внимание эти различия — ианцы похожи на людей. Конечности, позвоночник, череп, глаза, рот — список общих черт гораздо длиннее перечисления различий. «Какое имеет значение, — частенько думал доктор, — что они способны тараторить, не нуждаясь в паузах, чтобы перевести дыхание? Пусть говорят — только бы мы слушали и могли воспринимать идеи, выработанные ианским мозгом!»
Старейшина Кейдад подходил все ближе. Дальше по дороге Лем видел неизменную компанию Элис Минг, «обезьянок» — они повсюду следовали за Элис и ее любовником. «Обезьянки» откровенно имитировали манеру землян одеваться, изо всех сил пытаясь скрывать дыхательные разрезы, проделанные в их одежде у подмышек. Как всегда, на их лицах была написана обида, как полагал доктор, вызванная тем, что люди не разрешали им посещать другие планеты.
Возможно, подумал он вдруг, это не так уж хорошо придумано.
Как ни странно, явление «обезьянок» позволило ему догадаться, зачем Кейдад ищет его, о чем хочет поговорить.
«Кейдад известен своей консервативностью, — думал доктор. — Он не шовинист, как Ветчо, и не интраверт, как — не могу вспомнить его имени — а, Гойдел… Кейдад предпочитает сохранение status quo. Если кто-то рассказал ианцам о Грегори Чарте, могу поручиться, что все молодое поколение горой стоит за его спектакли. В свою очередь, я уверен, что поколение Кейдада возмущено до глубины души: какой-то наглый землянин пытается нарушить их драгоценные древние традиции!»
Это единственное, что могло заставить Чарта приехать сюда. Что ж, такая реакция стариков может оказаться очень кстати. Совместными усилиями… Он улыбнулся Кейдаду и протянул руку.
— Папа! Произошло хоть что-нибудь? — выпалил Джузеппе Дуччи, подбежав к отцу.
— Старейшина Кейдад беседует с доктором Лемом, один на один, — буркнул Дуччи, не отрываясь от бинокса, словно тот был приклеен к его глазам.
— Я насчет корабля! — перебил Джузеппе.
— Нет, там все тихо. — Внезапно вспомнив, Дуччи обернулся к сыну, сначала забыв опустить бинокс. Когда он, наконец, отнял аппарат от глаз, на щеках остались полукруглые вмятины. — Ты справился с
