Корабль дураков

успехом —
Злорадствует: «Кунштюк был тонкий:
Все шито-крыто, – я в сторонке!»
Мерзавец убежден, конечно,
Что тайну сохранит навечно.
Вот козырь-то его каков!
Не счесть таких клеветников,
Что разожгут коварной сплетней
Пожары распри многолетней.
К преступной цели напролом
Шел так же и Авессалом; [17]
До времени неуязвимы,
Свои повсюду есть Алкимы, [18]
Что сеют распри меж друзьями,
В ловушки попадая сами.
Того надежда обманула,
Кто весть о гибели Саула [19]
Принес Давиду, но на месте
Царем казнен был за известье.
Тем кончили и два злодея,
Что умертвили Иевосфея. [20]

Кто распри вспахивает поле,
Под жернов ляжет поневоле.
Почти всегда наверняка
Мы узнаем клеветника,
Хоть он коварен и хитер:
Дымится шапка – значит, вор!
Дурак – за дверью, но смотри:
Он там, а уши тут, внутри!

О дурных манерах

Тех, у кого манеры скверны,
И тех, кто чересчур манерны,
Зачислю я в свой флот галерный.

* * *

По длиннополому наряду,
По чванной поступи, по взгляду,
По поворотам головы,
Едва с ним встретились бы вы, —
Пусть он торопится иль словно
Вельможа, шествует сановно,
Вы сразу бы решили: «Хват!
И пустоват и нагловат,
И быть подальше от него
Благоразумнее всего».
Но кто неглуп и кто воспитан,
В сужденьях и в делах испытан,
Того признает общий суд,
В пример другим превознесут.
Натура мудрая – стыдлива,
Миролюбива, не криклива,
Добра не занимать ей стать,
И с нею – божья благодать.
Благовоспитанность ценней,
Чем все богатства жизни сей.

Об истинно высоком нраве
Судить мы по манерам вправе.
Кто повседневно сам не очень
Воспитанностью озабочен,
К манерам скромным не привык
Тот, значит, глуп и туп, как бык.

Что может быть достойней, краше,
Чем скромность, благонравье наше?
Где сын понятлив, уговорчив,
Воспитан, неподатлив порче,
Там горд и счастлив там отец:
Был милостив к нему творец.

Об истинной дружбе

Коль ты невинного избил,
Несправедливо оскорбил, —
Презренье ты себе купил!

* * *

Кто так ведет себя с людьми,
Дурак, дубина он, пойми:
Все возликуют ведь, когда
Придет и на него беда.
Кто друга обобрать намерен,
Который предан так, и верен,
И прямодушен был весьма,
Тот, видимо, сошел с ума.

Священна дружба навсегда нам
Царя Давида с Ионафаном; [21]
Ахилл с Патроклом – образец
Двух чистых дружеских сердец,
И Сципион и Лелий… [22] Но —
Друзей подобных нет давно!
Раз денег нет – и дружбы нет:
Стоит на этом нынче свет!
И к ближним что-то незаметно
Теперь любви ветхозаветной.
Во всем корысти торжество,
Кругом – свойство и кумовство:
Ведь Моисей, кто нас учил
Других любить, давно почил.
Кто себялюбью лишь послушен,
А к пользе общей равнодушен,
Тот – неразумная свинья:
Есть в общей пользе и своя!
Вы Каина везде встречали:
Раз Авель счастлив – он в печали.
Друзей, когда не станет денег,
Две дюжины продашь за пфенниг,
А если лучших соберешь,
Уступишь семерых за грош!

Об опрометчивых дураках

Ездок неопытный, к тому же
Не подтянувший трок потуже,
Очутится, всем на смех в луже.

* * *

С кем дружит Глупость, ео ipso [23] ,
Всегда вам скажет: «Что ж, ошибся!»
Коль ты верхом собрался в путь,
Проверить сбрую не забудь:
Кто, дело сделав, ждет совета,
Тому не впрок ни то, ни это,
А кто заране все обсудит,
Тот в дураках потом не будет.
Подумал бы вперед Адам,
Не влекся бы он к тем плодам,
И яблочком коль не прельстился б,
То с райской жизнью не простился б.
Когда бы понял Ионафан [24]
Коварный Трифонов обман,
Не верил речи лицемерной,
Даров не взял бы, то, наверно,
Вернулся б невредим и жив он,
А в дураках остался б Трифон.
На что был Юлий Цезарь гений [25]
И словопрений и сражений,
Но, мир вкушая, гений сей
Дал как-то маху, ротозей:
Письмо не сразу прочитал, —
И Брут в него вонзил кинжал.
И Никанор [26] в просчете был —
Дичь продал прежде, чем убил.
Не повезло: остался вдруг
И обезглавлен, и без рук,
И вырван был потом, увы,
Язык из мертвой головы!

Успешен замысел, когда
Он своевремен, господа!
А торопыг с древнейших пор
Ждут неудачи и позор.

О волокитстве

Пленен Венерой, у плутовки
Ты, как дергунчик, на веревке.
Терпи, дурак, ее издевки!

* * *

– Я, жаркозадая богиня
Венера, возвещаю ныне,
В том присягая, что прямая
Дочь Ганса-дурня и сама я.
Кумир всесветный дураков,
Я юношей и стариков
Лишь захочу – и обольщу,
И всех в болванов превращу,
Перед собой повергнув ниц:
Не знает власть моя границ!
Тех, кто читали «Одиссею»,
Прошу припомнить я Цирцею,
И Калипсо, и хор сирен.
Таков и мой всесильный плен!
Кто мнит, что он умен, хитер,
С тем короток мой разговор:
В котел безумья погружу
И в дурачка преображу.
А кто моим рубцом отмечен,
Ничем не может быть излечен!

Мой озорной сынок – дитя,
По-детски он шалит, шутя,
Но, на его проделки глядя,
Иной сластолюбивый дядя,
Закореневший в волокитстве,
С ним соревнуется в бесстыдстве,
И, как ребенок, несмышлен,
Двух путных слов не скажет он.
Сынок мой наг – ив этом знак,
Что похоть скрыть нельзя никак!

Спокон веков из града в град,
Затем что мой сынок крылат,
Любви влекущая беда
Порхает всюду и всегда,
И нет – от сотворенья мира —
Капризней, чем она, кумира.
Лук держит мой Амур-пострел,
Полны его колчаны стрел,
Всегда на тетиве рука,
И, чуть заметит дурака,
Стреляет он, – дурак сражен,
Остатков разума лишен
И, жертвой стать мне предназначен,
Пожаром страсти весь охвачен.
О, тот огонь неугасим!
Погублена Дидона [27] им,
Медея, тем огнем объята,
Сожгла своих детей и брата.
Всех жертв любви мы не сочли б:
От страсти Несс-кентавр погиб, [28]
И Троя натерпелась горя; [29]
С горы низверглась Сафо в море; [30]
Сирены пением влекли
К себе на гибель корабли;
И взнуздан был, и был оседлан
Мудрец один красоткой подлой; [31]
На воздух воспарил Вергилий, [32]
Хоть бог ему и не дал крылий.
За курс искусства страсти пылкой
Овидий поплатился ссылкой… [33]

Кой-кто мог мудрым слыть, когда б
Он не был блудодейства раб.
Кто женский пол чрезмерно любит,
В себе живую душу губит:
Как богу богово воздать,
Коль слишком дамам угождать?
Хоть знатный будь, хоть низкий люд,
Беда и срам – цена за блуд.

Глупец отъявленный, кто мнит,
Что в блуде меру сохранит:
Распутникам, как говорят,
Все нипочем, сам черт не брат

Одно тебе, дурак, лекарство:
Колпак! Носи и благодарствуй!