которые их разделяли, ничего для него не значили. Да и Глория не сводила с Майка глаз, искрометно шутила и меньше обычного подтрунивала над собеседниками. Каким-то образом ему удалось подобрать ключик к ее сердцу. Интересно только каким? Он же совсем зеленый. Да, обаятельный, да, остроумный, но его старший брат намного привлекательнее, если уж честно...
Стоп! Что это еще за мысли? Все мужчины умерли для нее вместе с Маркусом Доннари. А эти так... призраки.
— В чем дело, Глория? — Майк выглядел поистине озабоченным.
— Ничего, — морщась, ответила Глория. — Ногу отсидела.
— А что значит «Кэндис толк в этом деле знает»? — спросил Брэндон, и Кэндис его возненавидела.
Глория сделала вид, что растирает бедро, очень занята этим делом, и вообще вопрос адресовался кому-то другому, а к ней не имеет никакого отношения.
Брэндон перевел взгляд на нее. У него что, рентгеновский аппарат, встроенный в черепную коробку? Вроде глаза как глаза, светлые, даже красивые, — а как будто он видит ими насквозь, просверливает, пронзает, цепляет мысли, разматывает их, словно клубочки...
— Брэндон, ты случайно не медиум? — нервно спросила Кэндис.
— Нет, — ответил он и продолжил смотреть на нее так же.
— А почему тогда у тебя такой взгляд?
— Какой?
— Как будто ты хочешь вывернуть наизнанку весь мой внутренний мир.
— Нет. Только получить ответ на свой вопрос.
Кэндис поняла, что он его получит. Даже если ему придется пройти по трупам врагов. Или через ее труп. Откуда у какого-то там фотохудожника столько упрямства и силы? Можно подумать, он когда-то ворочал миллионами на бирже или служил в горячих точках!
Повисло напряженное молчание. Майк хотел пошутить, но его неуверенная реплика потонула в тишине, как в стоячей воде.
— Я работаю в газете, — сухим голосом сказала Кэндис, чтобы хоть что-то сказать.
— Да? А в какой? — заинтересовался Майк.
— «Культурный Нью-Йорк», — сквозь зубы ответила Кэндис.
Краем глаза она заметила, как Глория от удивления раскрыла рот.
— Пишете?
— Да.
— Про что?
— Про культурную жизнь.
— Интересно?
— Очень.
— Понятно.
— Я рада.
— По-моему, ты меня ненавидишь.
— По-моему, это взаимно.
— Отнюдь нет.
— Прекрасно.
Кэндис добавила в чай третий и четвертый кусочки сахара. Как она будет это пить, непонятно. Но лучше уж бесконечно добавлять сахар в чай и размешивать его там, чем и дальше вести этот то ли разговор, то ли допрос, то ли вообще перестрелку.
— Послушайте, Брэндон, Кэнди, что вы делаете? — встрял Майк.
— Беседуем.
— Я не хочу быть свидетелем убийства.
— Не волнуйся, тебя не заставят свидетельствовать против близкого родственника.
— Брэндон, ну будет тебе! — поддержала Майка Глория. — Все понятно, у тебя первая выставка, многое пошло наперекосяк из-за обморока Кэнди...
— Все.
— Что — все?
— Все пошло наперекосяк.
— Значит, такова судьба!
— Ну-ну. Судьба. Остаться безвестным. Продолжать и дальше снимать безмозглых красоток для «Космополитен».
— Ты работаешь в «Космо»? — восхитилась Глория. Похоже, этот факт произвел на нее большее впечатление, чем вся выставка. Что поделаешь, издержки воспитания...
— Да, — раздраженно отозвался Брэндон. — Судя по всему, и дальше буду.
— Твои фотографии очень непохожи на работу человека, который большую часть времени снимает девиц для «Космо», — задумчиво заметила Кэндис.
— Если мне нужно что-то есть, это еще не значит, что у меня нет души.
Эта реплика повисла в воздухе. Кэндис показалось, что ее на секунду ослепило.
— Да. Конечно, — согласилась она совсем другим тоном.
Брэндон посмотрел на нее по-новому.
— А ты? Ты пишешь для себя? — спросил он.
— Нет.
— Почему?
— Не хочется.
— Ты — журналист, которому не хочется писать?
— Да.
— Как так?
— Деньги зарабатываю.
Кэндис покраснела. Какая чудовищная ложь! За всю жизнь она не заработала ни доллара. И как стыдно, что это ложь... Иные начинают работать лет в шестнадцать. И пусть мама с папой сколько угодно твердят, что это удел неудачников из семей неудачников! По мнению Кэндис, это и есть настоящая жизнь. Без труда... Без труда человека нет. Да, женщины в этом плане в более выгодном положении, но ведь и заботы о доме — тоже труд, а ей, Кэндис, не приходится и пальцем о палец ударить, чтобы у нее все было, начиная от отглаженной одежды и заканчивая красным кабриолетом.
— А вообще я гораздо больше люблю читать, — призналась она, чтобы этой правдой загладить предыдущую ложь.
— Да, Кэнди постоянно таскает с собой книги, — подтвердила Глория. — Даже на вечеринки. Иногда это становится просто смешно.
Кэндис обиделась. Она вообще все сильнее и сильнее злилась, а так как ей с детства внушили, что злиться — это плохо, то вместо злости она приучилась чувствовать обиду и боль. Плакать вместо того, чтобы рычать. Кусать себе пальцы, когда хочется крушить все вокруг...
Она не понимала, зачем она здесь, что она делает и чем все это закончится. Хотелось только, чтобы закончилось поскорее. Очень славно, конечно, что Глория наконец-то нашла себе парня по душе, но она-то, Кэндис, тут при чем? Или ей теперь сидеть на страже личного счастья подруги? Может, еще покараулить дверь спальни?
Если бы она была не в таком уязвимом состоянии, все было бы гораздо легче. Но «если бы» — это только слова, увы. И она сейчас такая, какая есть. Ошалевшая от бессонницы и еще больше — от нескольких часов нездорового забытья, помятая, расклеившаяся, нервозная, агрессивная женщина, которую только что предал мужчина и которая поэтому ненавидит целый свет. Пусть от ненависти она плачет, а не рычит, не важно. Ненависть есть ненависть. Разрушительное чувство.
Кэндис очень хотелось что-нибудь разрушить. Ну хотя бы завязывающиеся отношения. Хотя бы чье-то хорошее настроение. Хоть что-то!!!
— Знаете, я не хочу тут больше находиться, — громко и отчетливо заявила она. От слов ее все присутствующие остолбенели. — Вы классные люди, все о'кей, но я еду домой. Глория, не обижайся. Тебе
