Раскинув руки и потрясая ими, она, радостно колыхаясь всем телом, начала приближаться к Тэсс.
– Девочка моя! Родная! У нас будут малыши! У Грегори будет жена! Девочка моя! – Мэри наконец добралась до Тэсс и заключила ее в объятия. – У меня ведь будут почти внуки! Как я счастлива. Господи, спасибо Тебе, дождалась, дал дожить мне, Господи! – Старая служанка совсем растрогалась и начала всхлипывать. – Грегори… А где Грегори? Ведь вот таким же еще его помню. А теперь вот дождалась, что он женится. Грегори, выходи, где ты? Дай я и тебя обниму. Радость-то какая!
У Грегори в ванной все еще шумела вода, и Тэсс от души понадеялась, что он не слышал излияний Мэри.
– Ну что же вы стоите?! Одевайтесь, одевайтесь, милая, а то недолго и простудиться, а вам сейчас никак нельзя. Спускайтесь к завтраку. И вы, мистер Грегори! – обратилась Мэри к двери ванной. – Покушать-то после такой ночи первое дело, правда? – Мэри лукаво подмигнула Тэсс и продолжила, понизив голос: – Мисс Тереза, Грегори очень хороший выбор. Он прекрасный человек, добрый, умный, с деловой хваткой, к старикам уважительно относится, что в наши дни редкость. И не бабник, – совсем уже конфиденциально сообщила она. – У него до вас, уж не припомню, сколько времени, женщин не было. Иногда пристану, почему не женишься, деток не заведешь и самому пора и мне, старой, радость, а он улыбнется, погладит меня по плечу и скажет: «Не нашел я еще женщину, с которой бы хотел всю жизнь прожить. А без любви, чтоб не одному засыпать и просыпаться, жениться не стану. Ни мне, ни жене радости не будет. А детей без любви и вовсе грех заводить. Только жизнь им поломать». Это в нем с детства. Матери Грегори рано лишился, а отец не больно-то им занимался, вот и ходил мальчишка никому не нужный, неприкаянный, ни поговорить, ни совета спросить, ни пожаловаться некому. Придет, бывало, ко мне на кухню, забьется в закуток какой-нибудь и сидит так часами. Иногда попросит: «Расскажи мне что- нибудь». И рассказываю то сказку, то книжку, которую когда-то читала, а то и вовсе, как я маленькой была. Смеется, я ведь веселое рассказываю: про шалости, про приключения, про случаи забавные – девчонка я ой шустрая была. А однажды болтаю-болтаю и слышу, всхлипывает тихонько, оборачиваюсь – плачет. Губу закусил, старается, чтоб тихо было, чтоб я не заметила, а не получается. Я к нему: «Что случилось?» А он мне: «Мэри, почему я не такой, как ты, почему я никому не нужен? У тебя были папа с мамой, а я папе не нужен, мама умерла. Почему она меня бросила одного?» Я его утешаю, мол, и папе нужен, и маме, хоть она с Господом на небесах, и мне нужен, кто ж еще будет слушать мою болтовню, есть мои пироги и возиться с моим маленьким Стэнли, когда я занята… А у самой тоже чуть слезы на глаза не наворачиваются, ведь прав мальчик. А он меня ручками обхватил, прижался и спрашивает: «Правда бывает, что у ребенка и папа и мама и они его любят?» «Да», – отвечаю. «Мэри, – говорит, – когда я вырасту и у меня будут дети, у них обязательно будут и папа и мама и мы будем их очень любить и всегда будем с ними, чтоб они никогда не были такие, как я, ненужные. Я тебе обещаю, Мэри. Веришь?» Вот с того дня и стал он мне почти как второй сын. – Мэри вдруг отошла на шаг, прищурилась и внимательно посмотрела на Тэсс. – А ведь вы будете хорошей женой для Грегори. Лучшей и пожелать нельзя. – В ее глазах разлилось ласковое тепло и спокойствие. – У мальчика хороший вкус. И вы его любите. Правильный выбор. У вас будут счастливые дети. Ой да вы совсем замерзли, – спохватилась Мэри. – Извините, заболтала я вас. Спускайтесь с мистером Грегори к завтраку, пока все горячее, свежее. – И Мэри поспешила на кухню, причитая: – Да у меня и праздничного, особенного по такому случаю ничего к столу нет, вот ведь растяпа. Можно, конечно, попробовать что-нибудь быстренько приготовить, так ведь быстро хорошо не бывает. Боже мой, я ведь совсем разучилась вязать, а у них скоро будут детки! – донесся уже снизу горестный вопль экономки.
Тэсс от души рассмеялась и начала наконец одеваться.
– Грегори, милый, Мэри уже ждет нас к завтраку. Приходи поскорей. И я тебя тоже жду. Очень! – прокричала она под дверью ванной и вышла.
Грегори поднялся с пола. Бросил тряпье и обувь. И встретился глазами с собой в зеркале. Около ванны испокон века стояла маленькая кованая жутко тяжелая и неудобная табуреточка для одежды, сделанная в свое время на заказ мистером Селти. Грегори присел, его пальцы сомкнулись на чугунной ножке. Сознание направило всю боль, ненависть, отчаяние, страх, отвращение, а тело – с наслаждением разворачивающейся пружины – табуретку в омерзительную фигуру в зеркале. Отражение раскололось и осыпалось. Оригинал, сегодня ночью потерявший право быть, остался.
Грегори переступил через куски своего отражения и включил воду.
Мэри не была бы собой, если бы не смогла за пятнадцать минут состряпать почти из ничего что-нибудь изысканное и восхитительно вкусное в честь праздника обретения обожаемым Грегори невесты в лице не менее любимой мисс Терезы. Она носилась по кухне, изо-бражая электровеник, правой рукой очищая апельсин, левой – помешивая в сковороде сахар для карамели. При этом она одновременно умудрялась напевать любимую шотландскую песенку и причитать об утерянном навыке вязания пинеток и шитья стеганых одеялец в стиле пэчворк. Любой человек, хорошо знающий Мэри, заглянув в этот момент на кухню, понял бы, что она счастлива. Она и была безмерно счастлива счастьем человека, обретшего смысл жизни.
Послышались легкие шаги. Спустилась Тэсс. Посвежевшая, почти без косметики, с чуть влажными после душа волосами, одетая в джинсы и мягкую водолазку.
Молодец, девочка! Именно то, что нужно. Грегори она такая и понравилась, и нравится, и будет нравиться всегда.
– Еще раз доброе утро, Мэри. А Грегори…
– Он еще не спускался, мисс Тереза.
– Я знаю, он в душе.
– Позвольте, я подам вам завтрак, а когда Грегори придет – накрою ему.
– Нет, Мэри, я подожду. А ты можешь принести завтрак в столовую? Я потом сама накормлю его.
– Конечно, мисс. – Вот ведь маленькая лиса! – Сейчас принесу.
Мэри принесла завтрак в столовую и, выходя, чуть не зацепила кого-то подносом. В полутьме за дверью, прижавшись виском и щекой к косяку, стоял человек, одной рукой он вцепился в выступ двери так, что пальцы побелели, другой ожесточенно обшаривал карманы пиджака. Незнакомец нервно провел рукой по пепельным волосам и…
Да это же Грегори! Вот негодник! Неудивительно, что старая экономка не сразу узнала его. Он стоял к ней спиной и был одет в черный костюм – а ведь почти никогда не носит костюмы, говорит, что терпеть не может деловую одежду. А тут – нате, смог. Туфли начищены (Мэри и не знала, что у него есть такие: Грегори все время ходит в сапогах для верховой езды или в кроссовках), волосы уложены волосок к волоску. И когда успел?
– Грегори, проказник, сколько можно прихорашиваться, Тэсс уже давно пришла! – вполголоса рявкнула Мэри.
Он вздрогнул и обернулся, блеснули глаза.
– Ты очень хорошо выглядишь, – смягчилась старая служанка, – но учись собираться скорее. Нельзя заставлять женщину ждать.
– Нельзя заставлять женщину ждать, – эхом по
– Платок спрячь, растяпа! – остановила его Мэри. Эх, от любви и правда люди глупеют. Даже такие, как Грегори. И хорошо. И правильно.
В щель между косяком и дверью Мэри видела, как к Тэсс, сидевшей за столом, подошел Грегори. Та радостно встала ему навстречу, обняла, поцеловала в щеку, потом…
Потом Мэри ушла на кухню готовить обед. Сегодня она собиралась побаловать влюбленных рисовым пудингом по старинному, прабабушкиному рецепту. Он всегда получался у Мэри отменно, но требовал много времени. Так что обед сегодня будет готовиться шиворот-навыворот: с десерта.
– Давай я тебя покормлю. Тебе овсянку? Шучу, шучу, Мэри приготовила тебе твою любимую яичницу с беконом, а мне восхитительные оладьи. А хочешь наоборот? Тебе – оладьи, мне – яичницу?
– Нет, благодарю.
– Прошу вас, мисс Гринхилл, не надо, я отлично сам управляюсь с ножом и вилкой. Прошу вас, сядьте, не дурачьтесь.
