Прошло четыре дня. В тот вечер я вернулась домой около семи. Я уже училась в первом классе с экономическим уклоном. Около часа я просидела за письменным столом, увлеченно занимаясь. Весь стол был завален моими записями, конспектами, пособиями, учебниками; по правую руку от меня стояла баночка йогурта нулевой жирности, по левую — лежал последний номер журнала «Нам двадцать лет». Окно я оставила открытым, чтобы видеть небо. Новые занавески, которые я повесила только вчера, раскачивал и надувал легкий ветерок.
Около восьми в прихожей прозвенел звонок. Раздраженная тем, что мне помешали, я побежала открывать: на пороге застыла очень высокая и худая фигура — передо мной стоял Максим, засунув руки в карманы и глядя мимо меня.
— Добрый вечер, Максим.
Он шагнул ко мне. Лицо спокойное и серьезное. Я не видела его больше двух месяцев и сразу заметила, как он похудел и изменился. Слишком широкие брюки, приталенная рубашка с каким-то диким узором, длинный пиджак — все это, может быть, и оригинально, но совершенно ему не идет и совершенно не в его стиле.
Встав на цыпочки, я быстро целую его в обе щеки.
— Садись, пожалуйста.
— Спасибо. Я лучше постою.
— Как хочешь.
Он опускает глаза и молчит. Возможно, он ждет, когда я спрошу у него, чему обязана его неожиданным визитом. Но я начинаю рассказывать о себе, о начале нового учебного года, о преподавателях, о друзьях. И сразу понимаю, что он меня не слушает.
— Ну, а ты что теперь делаешь?
— Ничего особенного. Как и раньше, специализация по естественным наукам, только теперь это не очень меня вдохновляет. Я вообще хочу бросить учебу. Лицей мне просто осточертел.
Потом он добавляет, что у него теперь новая подружка, ее зовут Марианна, она живет в одном доме с ним. Пока все как бы в порядке, но он не знает, надолго ли. Вот такие дела.
Он останавливается, поднимает глаза, несколько секунд молча смотрит на меня, а потом продолжает тихим, медленным, слегка охрипшим от сигарет голосом:
— Вчера утром нашли труп Сары. В ее комнате. Ее матери не было в Париже не сколько дней, она вернулась только вчера и обнаружила Сару мертвой. Ее задушили.
Я остолбенела. Моя жизнь, чувства, мысли словно застопорились на месте, в то время как перед глазами все завертелось и закружилось. Я словно заблудилась, перестала понимать, где нахожусь. Мне было очень трудно собраться с мыслями. Я не знала, как реагировать, и сделала вид, что потрясена. Но внутри я стонала от боли, потому что Максим застал меня врасплох и ударил в самое больное место.
— То, что это убийство, не вызывает сомнения, — добавил он. — Полиция начала расследование…
— Я… Я правда не знаю, что сказать, какой кошмар…
— Я проходил мимо ее дома вчера вечером. Там было полно полицейских. И такое столпотворение, что я почти ничего не видел.
— Кто мог это сделать? Я даже не знаю… Все это ужасно.
— Шарлен, прекрати! Я все знаю. Он мог больше ничего не объяснять, я тоже. Все и так было ясно. Хотя у Максима не было никаких доказательств, да и я еще не успела ни в чем признаться, он все равно все знал.
Когда я закрываю глаза, это меня успокаивает: может, когда я их открою, уже не будет так тяжело. Я не выдержу взгляда Максима. Я чувствую этот неподвижный, страдальческий взгляд, он и обвиняет меня и одновременно молит о прощении. Максим дрожит и собирается с силами, чтобы ни в коем случае не дать мне заметить свою слабость. Я знаю Максима, знаю, что из нас двоих хуже всего именно ему.
Я забыла, как люди дышат. Просто забыла, как это делается. Рыдания не сразу прорвались наружу. А потом они внезапно парализовали мои бронхи, горло и грудь. Я уже не знаю, почему я плачу. Почему я виновата и почему убила.
Максим молча подходит ко мне, обнимает и крепко прижимает к груди. Ему хочется утешить меня, успокоить, приласкать. Он терпеливо ждет, когда я затихну и снова начну дышать, но меня все еще душат слезы.
— Что ты решил теперь делать? — наконец спрашиваю я.
— Я все испробовал, Шарлен, все. Я ничего не могу, я чувствую себя безоружным, беспомощным и слабым. Я думаю о тебе постоянно. Ты не можешь себе представить, как бы я хотел разлюбить тебя, как ненавижу себя за безволие. Я все могу понять, но не могу помочь тебе. Я ничего не стану делать. Я больше ничего не могу сделать. Я очень старался помочь тебе. Но ты оказалась сильнее, или это Сара оказалась сильнее. Теперь я ничего уже не понимаю. Ты странная девушка, Шарлен, закрытая, загадочная. Ты не подпускаешь меня к себе. В какой-то момент я оказался нужен тебе, но теперь ты отказываешься от моей помощи. Все, что мне остается, это подчиниться, постараться забыть тебя, вычеркнуть из своей жизни. Ты сделала свой выбор. Я принимаю его. Чего ты еще хочешь от меня? Теперь ты должна все решать сама. Единственное, что я могу пообещать тебе, Шарлен, — я никогда не выдам тебя. Никогда. Я буду делать вид, что ничего не знаю. Я буду молчать. Я давно знал, что это обязательно случится. Я понял это даже раньше тебя. Мне кажется, я знал всегда, что это плохо кончится и тебе придется убить ее, чтобы почувствовать себя свободной. Но я буду молчать. Я исчезну из твоей жизни так же незаметно, как в нее вошел. Вот и все.
Я не могла на него смотреть. Тело мое сводили судороги, и я ждала, когда же наконец из моего сжатого спазмами горла смогут вырваться слова.
— Скажи, что мне делать, — прошептала я.
Он взял мои руки в свои и долго смотрел на меня, словно для того, чтобы я смогла наконец-то справиться с бушевавшими во мне чувствами и сказала правду.
— Шарлен! Посмотри мне в глаза и скажи, что ты жалеешь о том, что случилось.
Внезапно слез как не бывало. Я стою с опущенной головой: я не хочу, чтобы он сейчас видел мое лицо. Я не могу ему это сказать. Как объяснить ему, что меня не мучает совесть и, несмотря на всю боль, отчаяние, стыд, я чувствую себя победительницей и ни о чем не жалею.
Примечания
1
Во французских школах обратный порядок нумерации классов. Шестой класс приблизительно соответствует нашему четвертому
2
Перевод Н. Галь.
