есть волынка?
– Волынка и дудочка, свирель и флейта.
– И что же такое волынка?
– Что же иное, как не ваша грудь. Она вздымается так восхитительно – я ни о чем другом не могу думать.
– Вы научились подобным речам на службе у его величества? Ну хорошо, а как насчет свирели?
– Глаза, моя единственная. Трепетание ваших ресниц рождает такие сладостные, такие жаркие и совершенные звуки.
– Не знала, что вы знаток музыки, капитан. Теперь расскажите мне про флейту.
– Ваш подбородок и овал лица наполняют пение инструментов жизненной силой, без которой чудесные мелодии кажутся пустыми и холодными. Но когда речь идет о вас, произведение становится таким прекрасным, что при его звучании глаза наполняются слезами.
– Мне нравятся ваши сравнения.
– Я рад. Только чему вы смеетесь?
– Надеюсь, мой смех вас не ранит – вам хватает ранений и без моего участия. Я смеюсь от счастья и еще потому, что, если поступлю иначе, ваши комплименты вскружат мне голову.
– Как хорошо, что вы смеетесь не надо мной, – мое самолюбие не вынесло бы такого удара.
– Не сомневайтесь в моей искренности. А как насчет струнных инструментов? Они присутствуют в каждом оркестре.
– Ваши руки, каждый пальчик, поющий свою собственную песнь.
– Так, а дальше? Возьмем идиофоны – я имею ввиду трещотки, ударные и цимбалы.
– Биение вашего сердца, с которым мое стучит в унисон.
– Ах! Вы, оказывается, поэт, Кааврен. А литавры?
– Разумеется, ваши ножки, мадам. Литавры – опора каждого оркестра, они стройны, изящны, поразительно красивы.
– Вы заставляете меня краснеть.
– У вас это так прелестно получается.
– Кажется, мы почти завершили состав нашего оркестра, если не считать органофона, на котором может играть только настоящий мастер, создающий мелодию волнующую, приводящую в трепет, обостряющую все чувства, – причем он едва касается пальцами инструмента.
– О, я не могу позволить себе прямо назвать этот самый священный из инструментов.
– Теперь я краснею и смеюсь одновременно, а от моего достоинства не осталось и следа. Никогда не прощу вам такой вольности!
– Но, скажите, по крайней мере, удалось ли мне убедить вас в том, что вы достойны обсуждения?
– Уверяю вас, я капитулирую – окончательно и бесповоротно. Ну, что вы еще хотите знать?
– Все.
– Как много! С чего же начать?
– Расскажите о вашей семье.
– Моя мать, графиня Уайткрест, сейчас живет в Адриланке. После моего возвращения она отойдет от дел, поскольку никогда не любила управлять поместьем. У нас есть свои корабли, несколько страховых компаний и даже небольшой банк. Моя мать позаботилась о том, чтобы я получила хорошие навыки владения шпагой, а также кое-какие знания волшебства.
– Вы мне поведали про вашу матушку. А отец.
– Барон Форлигвуда. Но он отказался от своего титула, чтобы жениться на матери, и теперь живет вместе с ней в Адриланке. Его отец оказал какие-то услуги – мне неизвестно, какие именно – ее величеству и воспользовался ее расположением, когда я выразила желание провести несколько лет при дворе в надежде лучше понять жизнь Империи. Я хотела научиться более эффективно управлять своими поместьями. Впрочем, – вздохнула Даро, – теперь мне придется забыть о своих планах.
– У вас есть братья или сестры?
– Никого.
– Я буду счастлив встретиться с вашими родными.
– А я буду рада вас с ними познакомить. А теперь ваша очередь.
– Ну, разве вы забыли, мы заключили соглашение. Поговорим обо мне позднее, хотя мне особенно нечего рассказывать.
– В таком случае вы хотите, чтобы я продолжила?
– Больше всего на свете.
– Что еще вы желаете узнать?
– Какую еду вы любите?
– Ну, я из Адриланки, где гордятся Валабаром. Даже пиры императора не обходятся без его вин.
