вначале, но вскоре заметила, что вокруг были разбросаны странные шарообразные камни разного размера. Похожие на пушечные ядра, они вначале лежали хаотично, поодиночке, но чем дальше, тем меньше было одиночных камней, и тем больше их было сложено в странные фигуры по три, по пять — чем дальше, тем сложнее. Вдруг Ника поняла, что это, узнав в одной из фигур молекулу аминокислоты.
— Когда-то Гая была единственной живой планетой, — говорила девушка. — Жизнь на ней — обычная белковая жизнь — образовалась около полутора миллиардов лет назад в результате вполне естественных химических процессов. И вот что получилось…
Гая выбежала чуть вперед и, поворачиваясь лицом к Нике, обвела пальцем арку, состоявшую из свернутых в двойную спираль двух цепочек мелких шариков.
— Дезоксирибонуклеиновая кислота, — произнесла Гая, — элементарная единица эволюции. Это образование универсально — куски вот таких молекул можно найти даже в глубоком космосе. Белковая жизнь — это столь же распространенное явление как звезды, как планеты, и форма этой молекулы роднит живых существ во всей вселенной.
Девушка говорила об этом уверенно, как о чем-то бесспорном и давно ей известном. Ника хотела было спросить, откуда она это знает, но Гая повернулась спиной и пошла дальше, а внимание Ники привлекло то, что находилось за аркой.
По обеим сторонам дорожки располагались статуи странных существ: ракообразные и моллюски со множеством щупалец, за ними насекомые, тут же рядом — рыбы, очень похожие на тех, что населяли воды галеонских океанов. При кажущемся на первый взгляд хаосе, фигуры располагались так, что видно было плавное перетекание одних форм в другие, так что становилось очевидно, кто от кого произошел. Однако, внезапно, это плавное течение прерывалось, и прежние существа резко сменялись новыми — двуногими ящерами похожими на титанианских драконов. С ними соседствовали длинношеие гиганты, о размере которых можно было судить по фигуркам сосен, с которыми существа были одной высоты. В какой-то момент и это многообразие резко обрывалось, сменяясь новым — совершенно иным, но уже похожим на привычную для Ники титанианскую фауну.
— Дальше был почти миллиард лет эволюции, — продолжала рассказ Гая, — хотя я не люблю это слово. Жизнь, вопреки всеобщему заблуждению, не эволюционирует, а лишь, как газ, заполняет все предоставленное ей пространство. Если какая-то форма жизни и появляется, то лишь для того, чтобы заполнить пустующую нишу. Если же пустых ниш не осталось, жизнь останавливается в своем развитии. Правда фокус в том, что новые формы жизни, как правило, появляясь, создают новые ниши, которые заполняют новые существа и так далее почти до бесконечности.
— А это фауна Гаи? — спросила Ника, показывая пальцем на статуи. — Почему она так резко меняется?
— Это катастрофы — две крупнейшие и множество мелких. Их было немало, особенно вначале.
— А что за катастрофы?
— Жизнь на Гае развивалась с тех пор, когда еще не все крупные космические тела упали на планеты, либо навсегда стали их спутниками. В молодой Солнечной системе множество таких объектов вращалось вокруг Солнца. Их орбиты часто пересекали орбиты крупных планет, и столкновения были нередки. Гая встречалась с такими телами несколько раз, и каждый раз это приводило к массовым вымираниям. К примеру, на южном полюсе Гаи есть кратер диаметром пятьсот километров. Его оставил взрыв в миллион раз превысивший мощностью самую разрушительную бомбу когда-либо созданную людьми. Этот взрыв расколол кору планеты, и содержимое ее недр отравило океаны.
— И жизнь не исчезла? — переспросила Ника с недоверием.
— Как ни странно. Оказывается, жизнь не так-то просто уничтожить. Ты когда-нибудь пробовала сделать это хотя бы в масштабах одного дома? — Гая посмотрела на здание, и Ника невольно сделала то же самое. Старое сооружение у основания было плотно увито плющом, в котором, сливаясь с зеленью, пряталась ящерица. Плющ как будто удерживал стремящееся ввысь здание — тянул его к земле. — Можно вывести крыс, — продолжила девушка, — останутся тараканы и муравьи. Особенно постаравшись можно истребить их тоже, но выживет плесень и бактерии, которых можно уничтожить разве что вместе с домом. Однажды зародившись, жизнь может исчезнуть только вместе со своей матерью-планетой, но если планета еще цела, и есть не освоенные пространства, жизнь обязательно их заполнит.
Ника и Гая пошли дальше и оказались у следующей скульптурной композиции. У костра сидела странная обезьяна и, держа обеими руками длинный посох, задумчивым взглядом смотрела на огонь, а от нее куда-то шли трое похожих больше на обезьян чем на людей существ: одно — маленькое, с грушевидной фигурой — шло впереди, другое — высокое и мускулистое — шло за ним, и недалеко позади, опираясь на посох, следовало существо самое худое, совершенно бесшерстное, закутанное в обрывки чужой шкуры, но с самой большой среди всех головой.
— А вот и люди, — сказала Ника.
— Да, они самые. На Гае существовал когда-то континент очень похожий на титанианскую Цэттеру. Экватор разделял его напополам. Центральная часть континента была покрыта густыми джунглями, а северная и южная — жаркими сухими саваннами. Вначале четвертой эры в этих саваннах появились хищные, хорошо организованные, степные обезьяны. Они были медленнее и слабее всех остальных хищников, но одна особенность давала им превосходство: их тела не были покрыты подшерстком, поэтому пот испарялся с их кожи быстрее. Благодаря такой системе теплорегуляции человекообразные могли охотится в жаркий полдень, когда вся саванна принадлежала только им.
Человекообразные всегда вели скрытный образ жизни, были осторожны, и выживали исключительно хитростью и взаимовыручкой. Они ходили по саванне с палкой в руках, чтобы, опираясь на нее, вставать повыше и смотреть над травой. А если хищник оказывался близко, они колотили ею по земле, чтобы его напугать. Постепенно человекообразные стали всегда ходить прямо, а палку стали использовать как инструмент и оружие. Со временем, появились и другие приспособления. Жить в саванне было нелегко. Постоянно приходилось искать воду; трудно было добывать еду; все приходилось делать, постоянно следя за хищниками. Все больше и больше приходилось запоминать: что можно есть, а что нельзя, где есть вода, как ведут себя хищники… Кричать и показывать пальцем уже было мало. Нужно было каждому предмету, существу и явлению придумать имя, еще нужно было как-то обозначить их свойства, действия и свойства действий. Днем саванна принадлежала человекообразным, а ночью они прятались в скалах и окружали себя огнем, которого все хищники жутко боятся. С тех пор, добро у людей стало называться светом, а зло — тьмой. Ночью саванна наполнялась звуками. Человекообразные всегда боялись ночи. Ночью они оставались наедине со своими мыслями, и развитое сознание рисовало страшные картины. Сознание человекообразных всегда стремилось к ясности, а ночь отнимала эту ясность. Инстинкт подсказывал: скрытое может быть опасным; названное и понятое — не так страшно. Назвать — значит понять, объяснить; понять — значить заклясть, пролить свет, подчинить себе. Но были среди окружавших явлений совсем непостижимые, необъяснимые и непредсказуемые. Происшествия как будто происходили сами по себе, без всяких причин. Понять их не было возможности, но разум человекообразных нашел решение, придумав особое слово — «бог». Это нечто не имеющее свойств и образа, но оказывающее действие, влияющее на события. Богов мыслили как существ, пускай капризных, своенравных, но предсказуемых, понятных и всегда похожих на людей, то есть таких, которым можно угодить, с которыми можно договориться — подчинить себе.
— Ты называешь этих существ человекообразными. Разве это были не люди?
— Еще нет. Поначалу было много разных человекообразных существ. У всех у них были общие черты, но они занимали одну и ту же нишу, конкурировали между собой, а значит, должен был остаться только один вид. Одних — самых крупных — убило оледенение, — они просто не смогли добывать достаточно пропитания; других — приспособившихся к холоду — убило потепление. В результате остался только самый слабый, самый ни к чему не приспособленный, самый пугливый, но при этом самый умный и потому стойкий к изменениям вид — люди. Первые люди были некрупными, и потому могли прокормиться даже в самых бедных районах. К тому же, они были самыми умелыми из всех человекообразных. Только люди могли пользоваться луком и стрелами. Это позволило им охотиться на птиц и зайцев, когда не стало более крупных и неповоротливых существ, которых можно было достать копьем.
Ника и Гая прошли уже две трети пути и оказались на некрутой лестнице, которая, плавно изгибаясь, вела туда, где, по всей видимости, находилась конечная цель этой экскурсии.
— Постепенно люди стали замечать, что многие вещи в природе повторяются, — говорила Гая,
