– Спокойной ночи.
Она легла на спину, укрывшись одеялом, и стала смотреть в темноту. Слышно было, как Ланс пытается принять в кресле максимально удобную позу. Раздался шелест ткани, затем глубокий вздох, и все в комнате стихло.
В молчании прошло несколько минут, затем, почему-то уверенная, что он не спит, Эрин прошептала:
– Мистер Баррет?
– А?
Нервными движениями она перебирала одеяло. Темнота придавала обстановке особую интимность. Как любовники после…
– Что будет с моим братом, когда вы его найдете?
В темноте было слышно, как он ворочается. Голос его прозвучал низко и неуверенно… а может, грустно?
– Не знаю. Это не входит в мою компетенцию. Он украл крупную сумму денег из национального банка. Одного этого достаточно, чтобы на долгие годы засадить его за решетку. Федеральное правительство очень строго к тем, кто запускает руку в казну.
– Значит, его посадят в тюрьму, – сказала она безо всяких эмоций. Это была просто констатация факта. Она об этом раньше не думала.
– Да. Ему, правда, может помочь то обстоятельство, что его тесть – президент банка. Уинслоу не стал обращаться в местную полицию, хотя кое-кого из их людей мы привлекли – тех, кто, так сказать, умеет искать иголку в стоге сена. Возможно, если Лайман еще не истратил этих денег и может их вернуть, ему будет присужден крупный штраф и условное заключение.
– Но вы ведь так не думаете, да? Его голос прозвучал устало и покорно:
– Да. – Помолчав, он сказал:
– За все годы оперативной работы мне так и не удалось понять мотивы, которые движут преступником.
– Мой брат не преступник! – вскричала она.
– Он совершил преступление. Это делает его преступником по определению, – резонно возразил он.
Она глубоко и горестно вздохнула.
– Конечно, вы правы. Извините. О чем вы говорили?
– Знаете, мне кажется, у него все было. Зачем он это сделал? Поставил на карту все? Оставил миссис Лайман? Глупейший поступок. Он же должен понимать, что мы его все равно поймаем.
Эрин с удивлением услышала в его голосе раздраженные нотки. Словно ему не хотелось ловить Кена.
– Мелани это все причинит ужасную боль. Я думаю, она даже не понимает всей серьезности положения.
– Конечно, не понимает. Она милое дитя.
Знаете, мы ведь могли устроить свой штаб в любом месте. Здесь мы отчасти для того, чтобы защитить Мелани. Мы ведь не знаем, работал ли Лайман один или же он оказался втянутым во что-то более серьезное. Она может стать невинной жертвой.
Его раздражение по поводу расследуемого дела было очевидным, и Эрин почувствовала угрызения совести, что лишь добавила ему головной боли.
И мягко спросила:
– А я? Вы думаете, что я убийца с ангельским лицом и явилась со своей жалостливой историей, чтобы завоевать расположение бедной девочки, а затем убрать ее?
После долгой паузы он признался:
– Мне приходило это в голову.
– Ясно, – прошептала она.
От всего, что она только что услышала, голова шла кругом и стала, казалось, слишком легкой, чтобы удерживаться на подушке. Она беспокойно металась по узкому дивану, пытаясь найти удобное положение, в котором смогла бы погрузиться в столь нужный ей сон. Наконец, уставшая от бессонницы, она легла на спину и закинула руки за голову.
То ли ей послышался легкий шелест одежды, то ли хруст его коленок, опустившихся на пол возле ее дивана, но она вдруг поняла, что он уже не лежит в своем кресле. Он оказался так близ – ко, что она ощущала жар его тела. Она лежала совершенно неподвижно, боясь даже моргнуть.
– Не знаю, ни кто ты, ни что ты, но ты точно не убийца. – Голос его был хриплым от возбуждения, но у нее не было времени размышлять над этим, потому что его губы сомкнулись с ее.
Не легкий ли вздох удовольствия слетел с ее губ? И не был ли поворот ее головы жестом горячей мольбы? Почему его губы вдруг на миг задержались, отодвинувшись от ее губ, чтобы затем снова слиться с ними в глубоком поцелуе?
Темнота, окутавшая их, поглотила и враждебность, и настороженность, и подозрительность, и обиду, которые стояли между ними. Под этим черным бархатным покровом, где не выносятся суждения и не хранятся секреты, они забыли себя. Различия между ними стали казаться незначительными, они просто перестали существовать. Они стали просто двое. Мужчина и женщина, объединенные взаимным
