и вкус должны были поражать воображение клиентов и задачу эту выполняли успешно.
Как нарочно, сегодня ее платье, соответствовало гамме. Альберт Нипон, создавая его, не имел в виду «платье для будущей мамы», но оно годилось и для этой цели. С одной стороны шла сквозная застежка, лиф заложен складками, которые, расходясь, перетекали в широкую юбку, скрывавшую линию талии.
Она считала, что легко переносит беременность. Почти не испытывала дискомфорта, если не считать постоянного неприятного чувства какой-то переполненности, даже когда голодна. Врач сказал, что причина этому – ее привычная нормальная худоба. Какое-то время она страдала от тошноты по утрам, но крошечные желтые таблетки перед завтраком помогли – все прошло. Теперь она была очень осторожна с лекарствами, которые принимала. Со времен Сан-Франциско…
О чем бы она ни думала, ее мысли всегда к этому возвращались. К Сан-Франциско. К Лансу Баррету. К жестокому, издевательскому выражению его лица, когда они прощались, перед тем как она уехала с Бартом.
Барт. Милый Барт! За что ему все это? Она вспомнила день, когда спокойно и тихо вернула ему обручальное кольцо.
– Что это? – глупо спросил он, недоуменно глядя на кольцо.
– Барт, я не могу выйти за тебя замуж, – просто сказала она.
Он встряхнул своей массивной головой, словно пытаясь понять.
– Что ты имеешь в виду, Эрин? Почему?
– Потому что я беременна.
Он уставился на нее совершенно непонимающими глазами, словно она говорила на языке, которого он не знал. Наконец, моргнув, закрыл рот – поначалу челюсть у него отвисла – и переспросил:
– Беременна?
– Да.
Его растерянность постепенно уступала пониманию сказанного и, в свою очередь, сменилась гневом.
– Беременна? – Теперь он выкрикнул это слово, как обвинение. – Как?! От кого?!! – И не успела она открыть рот, чтобы начать объяснения, он закричал опять:
– Отвечай же, черт тебя подери!
Она спокойно встретила его обвиняющий взгляд. Только руки, напряженно стиснутые на коленях, выдавали ее страх перед этим медведем, гнев которого она разбудила.
– Это не имеет значения, Барт. Это будет мой ребенок. И больше ничей.
– Не надо делать из меня дурака, ты, сучка! В одиночку ребенка не сделаешь. Даже такой тупой старый хрен, каким ты меня считаешь, и то это знает. – Он схватил ее за руки и больно сжал их. – Кто это мужик, потому что, видит Бог, я точно знаю, что это но я! И не потому, что я не хотел!
– Барт, прошу тебя, – взмолилась она. – Мне больно!
Он посмотрел на побелевшие костяшки своих пальцев – так сильно он сжал ее тонкие руки.
– Извини, – пробормотал он, тотчас отпустив ее, и поднялся с дивана.
Несколько раз измерив шагами се гостиную, он остановился перед ней и сказал:
– Это Баррет, да?
Она удивленно подняла на него глаза. Откуда он знает? Что ж, лгать бесполезно.
– Да, – спокойно ответила она.
– Черт, – выругался он, сильно ударяя своим мясистым кулаком по ладони. – Я убью этого ублюдка! Он тебя изнасиловал? Если он нанес тебе…
Она твердо покачала головой.
– Нет. Никто меня не насиловал.
Ее спокойствие несколько остудило его пыл. Уже гораздо тише он спросил – прочувственно, с надеждой:
– Он соблазнил тебя, лапочка? И ты не могла сопротивляться? Правда, радость моя?
По ее лицу уже струились слезы, но, взглянув на него, она честно сказала:
– Нет, Барт. Я прекрасно знала, что я делаю.
Его мощные плечи поникли, он засунул руки в карманы и смог сказать только:
– Понятно.
Несколько томительно долгих минут они молчали. Эрин тихо плакала.
– И что, этот сукин сын не хочет жениться? Гнусный подонок! Эрин, скажи только слово, и я заставлю мистера Баррета побеспокоиться на этот счет. Я знаю, кому позвонить. Ему покажут…
Эрии спрыгнула с кушетки, схватила его за плечи и стала бешено трясти. Ее лицо было мокро от слез.
– Нет! – крикнула она. – Нет! Не смей трогать его! Обещай, что не причинишь ему зла! Боже мой!
Барт ласково обнял ее и успокаивающе погладил по спине, а она, ослабев, приникла к нему.
