Он добился известности, но его настоящего имени никто не знал, потому что Паркер сам пожертвовал славой ради своей главной цели. У него были большие деньги, но ему не на что было их потратить. Он был хозяином прекрасного особняка, но дома у него так и не было. В пустых комнатах царило одиночество, которое Паркер разделял лишь с призраком повесившегося плантатора, а жажда мести стоила ему его единственного настоящего друга.
И, похоже, она стоила ему Марис.
Марис ему не хватало настолько сильно, что он испытывал боль почти физическую. Если бы Паркер был женщиной или ребенком, он мог бы даже заплакать, но крепился. Каждый раз, когда на глаза ему попадался предмет, к которому она прикасалась, он чувствовал, как у него сжимается сердце. Паркер даже дышать старался поглубже, надеясь уловить в воздухе запах ее духов, хотя каждый раз при этом он невольно сравнивал себя со спятившей теткой Майкла, которая жила на чердаке со своими горько-сладкими воспоминаниями о невозвратимом прошлом и страхом перед немытыми фруктами.
Марис была необходима для исполнения его замысла, но Паркер не мог и подумать, что она станет так нужна ему самому. За то короткое время, что она была рядом, Марис стала для него буквально всем. Во всяком случае, без нее жизнь Паркера начинала разваливаться на части.
«Но у меня есть другое, главное дело!» – говорил себе Паркер, но это не помогало. Напрасно Паркер пытался убедить себя, что, будь Марис для него всем на свете, он бы поступил, как советовал Майкл, – предоставил бы Ноя его судьбе, а сам провел остаток жизни, любя ее и позволив ей любить себя. По вечерам, ложась спать, он едва не пускал слюну от умиления, представляя себе, как Марис на берегу бросает палку золотистому ретриверу, не забывая одним глазом присматривать за двумя румяными малышами, строящими из песка замок. Картина была один к одному рекламный ролик цветной фотопленки «Кодак», но Паркера это не смущало.
Во всяком случае, он черпал в ней своеобразное утешение, если только несбыточная мечта способна утешить.
Еще чаще – пожалуй, даже слишком часто, чтобы он мог обрести подобие спокойствия, – ему вспоминались картины их близости, но запретить себе думать об этом Паркер был не в состоянии. Боже, как приятно было держать ее в объятиях, покрывать кожу поцелуями, прикасаться пальцами к… Но самыми сладостными были ощущения, когда он прижимал ее к себе. Просто прижимал и лежал, не шевелясь, слушая, как бьется ее сердце, и чувствуя ее теплое дыхание на своей щеке. Лишь в эти мгновения Паркер забывал о том, что у них впереди только одна ночь и что утром он должен будет смертельно ее оскорбить.
Иными словами, в его плане Марис была единственным слабым звеном, из-за которого он мог передумать или по крайней мере привести его к иному финалу.
Но Паркер не мог так поступить – не мог, даже если бы захотел. Он мстил не только за себя, но и за Марию Катарину.
А Ной ее убил.
Несомненно, он разделался и с Дэниэлом Мадерли.
Паркер надеялся, что власти отнесутся к расследованию смерти старика с должным вниманием, так как от объяснений Ноя несло буквально за версту. То был… запах Ноя, который Паркер знал очень хорошо. Впрочем, он сомневался, что полиции удастся найти какие-нибудь улики. Ной, конечно, позаботился о том, чтобы не оставить никаких следов. Кто-кто, а уж он-то постарался бы, чтобы смерть старика выглядела как несчастный случай, а не как убийство! Что бы он ни сообщил властям, его объяснения были, несомненно, правдоподобны и внушали доверие. На этот счет Ной был большой мастер.
В истинности своих догадок Паркер не сомневался – ведь он знал Ноя так же хорошо, как самого себя. Прямая агрессия была не в его стиле – и не в его характере. Ной был умен и предпочитал действовать хитростью, а не силой. Впрочем, и в кулачной схватке он мог постоять за себя – Паркер знал и это тоже, так как над глазом у него до сих пор сохранился шрам, при виде которого во рту сразу же появлялся металлический привкус крови. Но главная сила Ноя была все же не в умении орудовать кулаками. Он искусно интриговал, превосходно маневрировал, просчитывал намерения противника на пять ходов вперед. Ной предпочитал действовать исподтишка, заставая жертву врасплох, и наносил смертельный удар, не давая ей опомниться.
И это делало его весьма опасным хищником.
У Ноя было единственное слабое место. Он не терпел людей, которые одержали над ним верх.
Паркер был уверен: когда Ной прочтет «Зависть», он вылетит в Джорджию первым же рейсом. Он просто не сможет удержаться. Рукопись подействует на него, как красная тряпка на быка.
Ведь если в последние годы он и вспоминал Паркера, то, без сомнения, думал о нем как о побежденном враге, об угрозе, которую он недрогнувшей рукой устранил раз и навсегда.
В крайнем случае Ной приедет на Санта-Анну из простого любопытства. Он явится взглянуть на своего врага, покуражиться над его немощью и выяснить, что же такого нашла его жена в прикованном к инвалидной коляске калеке.
Да, Ной придет. В этом не было никаких сомнений.
А Паркер будет его ждать.
Когда Марис припарковала взятый напрокат автомобиль на стоянке для гостей, в университете вот-вот должны были начаться утренние занятия. В разгаре был летний подготовительный курс, поэтому учащихся, спешивших в аудитории, было значительно меньше, чем в начале первого осеннего семестра.
Несмотря на то что Марис никогда раньше здесь не была, ей не пришлось выспрашивать дорогу, чтобы сориентироваться. Университетский городок, в который она попала, был не просто похож на описанный в «Зависти» – это был тот самый кампус, где когда-то жили Рурк и Тодд.
Или – Паркер и Ной.
Чтобы попасть сюда, Марис проделала долгий путь. Из полицейского участка в Массачусетсе, где она побывала сутки назад, она отправилась прямо в Нью-Йорк, не переставая повторять в уме фразу Ноя: «Если быть откровенным, старый козел умер очень своевременно». Она зарезервировала билет на рейс до Нэшвилла, и поэтому ей пришлось торопиться, чтобы успеть с делами. На протяжении всего пути от Беркшира до офиса «Мадерли-пресс» на Манхэттене она несколько раз превысила установленный лимит скорости, однако, на ее счастье, ей не встретился ни один полицейский патруль.
