– Я буду звонить… – Пятясь, она отступила на несколько шагов и только потом повернулась лицом к дверям сарая, за которыми сияло и звенело птичьими голосами ясное солнечное утро.
– Марис!..
Но она не обернулась и даже не замедлила шаг, и Паркера охватило горькое чувство неизбежного поражения.
16
– Нам давно пора было встретиться. Я рада, что ты смогла выбрать время и прийти, – сказала Надя Шуллер, улыбаясь через стол гостье.
В качестве места встречи Надя избрала небольшой уютный ресторанчик на Парк-авеню. Меню здесь было простое, без изысков, а обстановка выдержана во французском деревенском стиле. Правда, кружевные занавески на окнах выглядели, пожалуй, слишком старомодно для Манхэттена, однако именно они создавали в ресторане располагающую, почти семейную атмосферу.
А именно к установлению дружеских, почти семейных отношений и стремилась Надя. Ведь женщина, с чьим мужем ты трахаешься, становится тебе почти родственницей.
– Спасибо за приглашение, – с натянутой улыбкой ответила Марис и открыла свое меню, давая понять, что готова приступить к трапезе – и закончить ее – так скоро, как только позволяют приличия.
Тотчас к их столику подошел официант в длинном белом фартуке.
– Что будешь пить, Марис? – спросила Надя.
– Лимонный чай со льдом.
– А я, пожалуй, выпью белого сухого вина. Может, заказать и тебе тоже?.. – Надя произнесла это таким тоном, словно без ее позволения официант ни за что бы не принес Марис ничего более крепкого, чем чай.
– Пожалуйста, лимонный чай со льдом, – повторила Марис, обращаясь на этот раз непосредственно к официанту. – Положите побольше льда и свежий ломтик лимона. – Повернувшись к Наде, она сказала:
– Я привыкла к чаю, пока была на Юге.
– Они там пьют его круглый год, не так ли? Лимонный чай и кукурузный самогон – вот два их излюбленных напитка. – Надя наконец выбрала вино, и официант с поклоном удалился. – Кстати, о твоем путешествии в Диксиленд[5] мне известно.
– Известно? Откуда?
– От твоей секретарши… Джейн, кажется… Когда я позвонила, чтобы пригласить тебя на ленч, она сказала, что ты уехала в Джорджию.
– А я думала, это Ной тебе сказал.
– Нет. Его я не видела с… чуть не с того дня когда мы встретились на приеме по поводу вручения литературных премий.
Некоторое время Надя и Марис болтали о разных пустяках, ожидая, пока вернется официант с напитками. Затем они ознакомились с перечнем фирменных блюд, которые готовились только на заказ, и Надя попросила официанта дать им несколько минут на размышление. Эта небольшая задержка заметно расстроила Марис, однако Надя Шуллер была не из тех, кого смущали подобные мелочи.
Она терпеть не могла Марис и ни секунды не сомневалась, что та отвечает ей столь же сильной неприязнью. Обе были весьма успешными деловыми женщинами, но на этом сходство между ними заканчивалось. Все остальное – отношение к карьере, к мужчинам, к жизни вообще – было у них разным, если не сказать – противоположным.
В глубине души Надя была уверена, что Марис Мадерли-Рид пользовалась в жизни всеми преимуществами, которых она сама была лишена. Про таких, как Марис, говорили – она родилась с серебряной, ложкой во рту. Действительно, Марис происходила из респектабельной, состоятельной семьи, и ее детство и юность были счастливыми и безоблачными. Она училась в закрытой частной школе для избранных и была частой гостьей на вечеринках и приемах в фешенебельных особняках Ист-Хэмптона,[6] а ее фотографии то и дело появлялись на страницах светской хроники. Кроме того, Марис много путешествовала и повидала почти весь мир.
Иными словами, воспитание и благополучие буквально перли у Марис из задницы (любимое выражение Нади) – из аккуратной, подтянутой задницы, которая не нуждалась ни в массаже, ни в многочисленных и болезненных операциях по отсасыванию лишнего жира. Надя, впрочем, была уверена, что безупречная задница Марис только на то и годится, чтобы выставлять ее напоказ при каждом удобном и неудобном случае.
Надя – она же Надин Шульц – росла в бедности, почти в нищете, но это было еще полбеды. Чего она не могла простить своим родителям – это грубости и невежества. Еще в подростковом возрасте Надин поклялась себе, что ни за что не останется в Бруклине. Выйти замуж за какого-нибудь пьяницу и неудачника и провести остаток жизни в спорах из-за того, как прокормить себя и свое вечно сопливое потомство? Черта с два! Надин была уверена, что судьба предназначила ее для другой, лучшей жизни.
Девственность она потеряла в тринадцать лет. Владелец галантерейной лавки, где Надин подрабатывала после школы, поймал ее с поличным, когда она пыталась вынести из подсобного помещения тюбик губной помады и флакончик лака для ногтей, и предложил выбирать: либо она с ним трахнется, либо он заявит в полицию, и тогда ее ждет суд и исправительный дом для несовершеннолетних преступников.
Если не считать того, что Надин не очень понравилось трахаться на ящиках с товаром в сырой и холодной подсобке и дышать чесночным перегаром, которым несло от ее первого кавалера, это был очень неплохой обмен.
Впоследствии Надин не раз приходилось отдаваться разным мужчинам, чтобы получить что-то, что ей хотелось, или наоборот – избежать чего-то, что грозило ей неприятностями.
Школу Надин все-таки закончила, хотя в последние два года она чувствовала себя там немногим лучше, чем в тюрьме. Единственным ее развлечением было отбивать ухажеров у одноклассниц. Надин было ровным счетом наплевать, сколько сердец она разбила. Ни одной настоящей подруги у нее никогда не было, но это
