Она глубоко вздохнула, не решаясь взглянуть на него.
— Но на той пленке был ты. Вполне узнаваемый. И я не хотела пользоваться тобой, после того… что произошло в мотеле. Слишком все стало личным. Я поняла, что на свете есть кое-что поважнее репортерских сенсаций. Вот я и выбросила пленки. Никто их никогда не видел и не слышал.
— Гм-м… Ну, я не за это тебя благодарил.
Она резко подняла голову.
— Что?
— Я видел твою передачу. Она была замечательной. Я действительно так думаю. Классный профессионализм! Ты заслужила все похвалы, которые получила. И я признателен тебе за то, что ты не обнародовала наши личные разговоры. Но ты была права: мне не удалось спрятаться. Меня бы все равно разоблачили — с твоей помощью или без нее. Я теперь это понимаю.
Впервые в жизни Тайл не нашлась что сказать.
— Я приехал сказать тебе спасибо за то, что ты заставила меня критичнее взглянуть на самого себя. На мою жизнь. Понять, что я трачу ее впустую. После смерти Шари и всего остального мне требовалось время, чтобы побыть одному, все обдумать, все переоценить. Это заняло у меня… скажем, полгода. А все остальное время я делал именно то, что ты сказала: я прятался. Наказывал себя. Выбрал для решения своих проблем самый трусливый путь.
Теперь Тайл ощущала не просто напряжение. Ее душили чувства. Она пока не могла разобраться в их природе, но ей хотелось кинуться к нему, обнять, утешить. Однако сначала она должна была услышать, что скажет он. Док обязательно должен был это сказать! И Док словно бы прочитал ее мысли.
— Я возвращаюсь, — сказал он. — Последнюю неделю я провел в Далласе, говорил кое с кем из врачей и исследователей. С новичками, которые придерживаются моего агрессивного метода лечения этого заболевания, с докторами, которым обрыдло таскаться по бесчисленным комитетам и комиссиям, чтобы получить одобрение новых методов, пока пациенты страдают, а все другие меры не дают результата. Нам хотелось бы вырвать медицину из рук юристов и бюрократов и вернуть ее врачам. Вот мы и решили создать группу, объединить наши ресурсы и знания… — Он взглянул на нее. — Ты что, плачешь?
— Солнце бьет в глаза.
— А, понятно… Вот это я и хотел тебе сказать.
Тайл аккуратно и по-деловому вытерла с глаз слезы.
— Тебе не следовало ехать так далеко. Мог бы прислать сообщение по электронной почте или позвонить.
— Это тоже было бы трусостью. Я должен был сказать это тебе лично.
— Как ты меня нашел?
— Поехал в вашу студию. Поговорил с Галли, который, кстати, попросил меня передать тебе кое- что. — Она кивнула головой, показывая, что слушает. — Он сказал: «Передай ей, что я не полный кретин. Я понял, что значит „слишком сложна“». Ты что-нибудь понимаешь?
Она засмеялась.
— Да.
— Объяснить не желаешь?
— Может быть, потом. Если ты останешься.
— Если ты не возражаешь против моего общества.
— Думаю, перетерплю.
Док улыбнулся в ответ на ее широкую улыбку, но тут же снова стал серьезным.
— Мы с тобой оба трудоголики, Тайл.
— И это, полагаю, нас и притягивает друг к другу.
— Может быть. Но нам будет нелегко.
— Ничто стоящее не бывает легким.
— Мы не знаем, куда это приведет…
— Но мы знаем, на что надеемся. А еще мы знаем, что это не приведет никуда, если мы не попытаемся.
— Я любил свою жену, Тайл. Я слишком хорошо понимаю, как любовь может ранить.
— Еще больнее не быть любимым. Кто знает, может, нам удастся найти способ любить, не причиняя друг другу боли?
— Господи, до чего же мне хочется прикоснуться к тебе!
— Док… — пробормотала она и снова рассмеялась. — Брэдли? Брэд? Как мне тебя звать?
— Пока достаточно просто сказать: «Иди сюда».
И он сделал шаг к ней.
