– Правда, – Марен была серьезна. – Многие ложатся в постель и ждут конца. Они медленно умирают – вместо того, чтобы заняться чем-то более приятным. Думаю, люди должны встречать смерть, а не ждать, пока она придет за ними.
«Она уже близко», – подумал Чессер.
– Я тебе рассказывала о своем дяде? О старом Улане?
– Нет.
– Его уложили в постель и сказали, что через пару дней он умрет. Дядя Улан знал, что это правда, поэтому лежать не согласился. Он надел выходной костюм, поехал в Стокгольм, напился, ворвался на заседание риксдага и стал поносить правительство. Его забрали в участок, потом выпустили, он снова напился, переспал с тремя шестнадцатилетними девицами сразу, заказал в ресторане самые дорогие блюда и отказался платить, потому что денег у него не было. После этого ограбил банк на шестнадцать миллионов крон и был убит по дороге к самому знаменитому во всей Швеции публичному дому.
Чессер засмеялся.
– Ну ты фантазерка!
– Это правда, – настаивала Марен. – Не все, конечно.
– У тебя, небось, и дяди Улана-то не было.
– Был. Он мне сказки перед сном рассказывал. Когда был дома, а не искал приключений.
– Смешно будет, если нас тут ухлопают.
– По-моему, вполне нормальная причина.
– Меня не волнуют причины, – сообщил Чессер. – Куда интересней исход.
– Ничего ты не понимаешь, – вздохнула Марен.
Она уснула в объятиях Чессера. Он ни на секунду не сомкнул глаз, не отвел взгляда от светлого прямоугольного проема. У него было время на размышления – и он размышлял. Обрывки воспоминаний, осколки прошлого сменяли друг друга, как в калейдоскопе… Женщины, которых он знал. Полустертые имена, неясные фигуры, ласки, испытанные и забытые, – как блюда за обедом. Сильвия, танцующая нагишом. Мичем, Уивер, Уотс, леди Болдинг, Мэсси… Отец, начавший было свои бесконечные увещевания. Чессер прервал его на полуслове и заговорил с ним о матери, так и оставив отца стоять с открытым ртом. Чессер считал, что мать умерла от злокачественного пренебрежения к ней. Он никогда ее не видел, даже на фотографии. От нее не сохранилось ничего. Неужели она никогда не фотографировалась? Не может быть. Однажды Чессер прочел свое свидетельство о рождении, и имя матери, официально связанное с его именем, заставило его ярче представить ее. Наверное, она была красива, слишком красива. И вовсе не изменяла мужу, как внушали Чессеру, когда он повзрослел и был допущен к семейным тайнам. Раньше он не противоречил отцу, но теперь бросил ему обвинение – и отец исчез, пригрозив, что не явится больше никогда.
Четырехугольный проем ярче выделился на фоне черноты внутри бункера. Близился рассвет.
Марен спала так сладко, что Чессеру не хотелось будить ее. Еще несколько минут покоя. В предутреннем свете он с нежностью увидел, что она поджала ноги, стремясь согреться рядом с ним. Ладони у нее были сложены вместе, пальцы переплетены, словно ее охватывало сильное желание. Она потерлась щекой о грудь Чессера и продолжала спать, но к этому времени уже совсем рассвело. Он шепотом позвал ее, и она открыла глаза.
– Доброе утро, – сонно проворковала она. Чессер сомневался, что оно доброе.
Марен встала и потянулась. Выгнула спину и выбросила вверх руки. Со стороны это выглядело немного странно, потому что в руке у нее был зажат пистолет.
– Не представляю, как эти клошары спят так каждую ночь, – заявила она, имея в виду тех бездомных оборванцев, что ночуют на парижских тротуарах.
Чессер поднялся с трудом. Он так долго сидел, не меняя положения, что его тело, кажется, превратилось в камень. Морщась, он растер затекшие ноги.
Марен тем временем проверяла пистолет. Вынула обойму и убедилась, что все патроны на месте. Потом велела Чессеру сделать то же самое.
Он тоже проверил. Теперь можно идти к проливу.
Чессер вышел из бункера первый. Сделал три шага и тут же краем глаза заметил на опушке леса какое-то движение. Человек в черном. Тот, похожий на пруссака.
Чессер нырнул обратно в бункер. Марен поняла все без слов. Они подошли к амбразуре в стене справа. На опушке было уже двое в черном. Пруссак и Тощий. Оба внимательно осматривали окрестности. Бункер они не могли не заметить; бетонная конструкция четко контрастировала с окружающими скалами.
Оба – и Пруссак, и Тощий – были вооружены. Они тихо посовещались и направились к бункеру – один огибал его справа, другой – слева.
Марен перешла к амбразуре у противоположной стены и заняла позицию там.
Потом Чессер увидел Толанда и с ним – четвертого человека, на голову выше его. Они шли друг за дружкой, и Чессеру почудилось, будто у Толанда две головы – одна на другой. Тут Толанд остановился, чтобы привлечь внимание спутника к бункеру, и Чессер увидел четвертого.
Он сразу узнал его: огромный человек, человек Мэсси – Хикки.
Хикки и Толанд? Значит… значит, Толанд тоже из людей Мэсси…
Внезапно Чессер понял все от начала до конца. Обман Мэсси, его хитрости и манипуляции. Спланированное ограбление на шоссе. Фильм-фальшивка. Отчет сыскного агентства, которого, наверно, и в природе нет. Да, Мэсси подставил его и использовал с самого начала. Чессер ощутил такую ярость, что готов был взорваться.
