Мичем был десятью годами моложе и на два дюйма выше ростом. Двигался он резко и проворно, что совсем не вязалось с его неопределенными, сглаженными чертами.
Они еще долго беседовали с глазу на глаз. Сэр Гарольд стоял к Чессеру спиной. Говорил в основном Мичем. Один раз он посмотрел на Чессера, и у того возникло чувство, что обсуждают именно его.
В конце концов они подошли и обменялись с ним механическими рукопожатиями – сперва Мичем, потом сэр Гарольд. Ладони у обоих были мягкие и сухие.
– Рад вас видеть, – сказал улыбаясь Мичем, – Отлично выглядите. Вижу, отдыхали на юге.
Чессер неплохо загорел в Ницце.
– Вы, безусловно, знакомы с сэром Гарольдом? Чессер ответил утвердительно и не остановился бы на этом, но тут вмешался сэр Гарольд.
– Конечно, мы знакомы с молодым Чессером, – сказал он; это походило на комплимент. – Я хорошо знал вашего отца.
Чессер не сомневался, что он лжет. Его отец никогда не был приметной фигурой и едва ли мог претендовать на близкое знакомство с главой Системы. Кроме того, отец всегда отзывался о сэре Гарольде не иначе, как сдержанно-почтительно, – так говорят о монархе, но не о живом человеке. Тем неожиданнее прозвучали следующие слова сэра Гарольда.
– Помнится, ваш отец мечтал открыть магазин. На Пятой авеню, в отличном месте. – Это была правда. – Полагаю, у вас те же устремления?
– Конечно, – солгал Чессер.
– Он был прекрасным человеком, – проговорил сэр Гарольд, а Мичем согласно кивнул. – Прекрасным человеком.
Взгляд сэра Гарольда рассеянно блуждал по вестибюлю. Очевидно, он уделил Чессеру гораздо больше внимания, нежели тот заслуживает. Чессер не Уайтмен. И никогда им не станет. Сэр Гарольд первым повернулся, чтобы уйти, и все трое двинулись по вестибюлю к лестнице.
У самых ступеней сэр Гарольд оставил их и направился, как казалось на первый взгляд, к глухой стене. Но, словно предупреждая его желание, панель внезапно отъехала в сторону. За ней оказался лифт.
– Проследите, чтобы молодой Чессер остался доволен. – Не оборачиваясь, велел сэр Гарольд и вошел в лифт.
Мичем обещал.
Панель вернулась на место.
Пока они поднимались по лестнице, Мичем заметил:
– Похоже, сэр Гарольд искренне к вам расположен. – Чессер принял по возможности благодарный вид. – Странно, что он не справился о миссис Чессер. Развод – неприятная штука.
По эту сторону Атлантики Чессер ни с кем, кроме Марен, не обсуждал свой развод. Он решил, что Система узнала об этом так же, как и обо всем остальном, – вот только как?
Мичем продолжал:
– Американцы слишком легкомысленно относятся к разводам. Это серьезная проблема.
– Не проблема, а решение, – высказал свое убеждение Чессер.
– Как так? – спросил Мичем.
– Как мир, – объяснил ему Чессер. – Это война – проблема, а мир – ее решение.
– По-вашему, супружеская жизнь – война?
– Иногда.
Мичем недовольно хмыкнул. Строптивость здесь не поощрялась, тем паче у людей Чессерова положения. Последнее слово должно остаться за Мичемом.
– Слава Богу, у нас в стране не так-то просто развестись, – сказал он.
Чессеру пришел на ум Генрих VIII со своими шестью женами, и он едва удержался от замечания.
– Впрочем, не берите в голову, – говорил Мичем. – Это всего-навсего мое личное предубеждение, что мужу и жене нельзя расставаться ни в коем случае.
Чессер задумался, много ли еще прегрешений Система занесла ему в кондуит. Правда, о его вчерашней неявке Мичем не обмолвился ни словом.
Они остановились на площадке третьего этажа. Вслед за Мичемом Чессер вошел в помещение, которое предназначалось исключительно для просмотров. Это была просторная комната с высоким потолком. В одном конце – уголок ожидания, образованный двумя черными кожаными диванами. Стены украшены броскими панно. На полу – настоящий персидский ковер с растительным узором в приглушенных тонах. В другом конце комнаты – длинный, массивный стол, затянутый сверху черным велюром.
Его установили под большим окном, сквозь которое в помещение проникал свет обычного северного дня. Эталон освещения для алмазной промышленности. Во всем мире для оценки алмазов пользуются электрическими лампами, точно имитирующими этот северный свет, а в особо важных случаях копируют даже размеры и расположение окна.
За столом стоял человек, которого Мичем назвал по фамилии – Уотс. На предыдущих просмотрах Чессер тоже встречал Уотса. Он стоял так, словно был не человеком, а табуреткой.
На черном велюре лежал только один предмет. Пакет Чессера.
При слове «пакет» воображение рисует тщательно перевязанный сверток. Клейкую ленту, особую упаковку – ничего похожего на правду: на столе лежал простой конверт из крафт-бумаги.
