– Вы были в шоке, – сказал Коглин и великодушно добавил: – Я и сам еще в себя не пришел.
Мичем вынул носовой платок и вытер руки.
– Держите меня в курсе. – Велел он. – А когда изловите негодяев – кто бы они ни были, – накажите. Сурово.
Приговорив таким образом к высшей мере наказания тех, кто покусился на Систему, а значит, и на него персонально, Мичем натянул на лицо маску безразличия и вышел из хранилища.
Коглин остался там со своими специалистами.
Он приказал тщательно обыскать Уотса. Труп раздели догола и разложили на полу содержимое карманов. Включая клубочек электроизоляции и рыболовную леску. Коглин видел неуместность здесь этих вещей, но все еще не понимал важности находки.
Он мельком осмотрел хранилище. Все было на своих местах. Открыл ящик, где держали большие камни. Они были целы. Коглин решил, что это что-нибудь да значит.
Он созвал людей, и те принялись за работу. Сперва отодвинули от стен все шкафы. Коглин сомневался, что металлическую броню можно чем-нибудь прорезать, но хотел убедиться наверняка. В это время один из людей привлек его внимание к затянутому велюром донышку пустого ящика. При сильном боковом освещении на ворсистой ткани выявились следы; будто чем-то твердым водили по ней – туда-сюда.
Коглин это запомнил. Он пошел в дальний конец хранилища и обследовал стену. Она была совершенно гладкая. С двумя электрическими розетками. Коглин приказал снять корпуса розеток.
Через полчаса Коглин знал, как было дело. Крыша, загородка, водосточный желоб, черепица, коллектор. Он не мог не восхититься дерзостью и, даже больше, смекалкой неизвестных злоумышленников. Он был по-прежнему убежден, что столкнулся с профессионалами. Им от него не уйти. Коглин рассчитывал на порок душевного склада преступника: стремление прославиться и утвердиться в криминальном мире. У Коглина был обширный штат осведомителей из среды темных личностей. Поджидая одного из них, он просмотрел досье Уотса. Жаль, что за Уотсом не наблюдали. Это бы здорово упростило задачу.
Коглин не доложил о своем открытии Мичему. Он решил, что встряска тому будет только полезна. Еще давным-давно Коглин узнал, что неудачный старт не обязательно ведет к проигрышу.
ГЛАВА 19
Вечером следующего после ограбления дня Чессер, Марен и Уивер с удовольствием вспоминали совместное приключение. Особенно забавными и ободряющими были признания, что под внешним спокойствием и храбростью скрывались вполне человеческие чувства, начиная от страха и кончая чем-то близким к панике. Только Марен в этом не призналась. Правда, со смехом вспомнила, как они с Чессером в спешке забыли дома пистолеты. И это после такой подготовки! Уивер сказал, что он свой прихватил. Засунул за ремень под форменным комбинезоном «Марилебон». И испытал из-за него кучу неудобств.
К этому времени они еще не знали о смерти Уотса. Чессера так и подмывало ему позвонить, узнать, как все прошло. Не потому, что беспокоился, поверили Уотсу или нет. Просто ему страшно хотелось услышать, как воспринял ограбление Мичем. Чессер живо представил, как того немедленно хватил апоплексический удар.
К счастью, по здравом размышлении, Чессер не позвонил Уотсу. К счастью, потому что Коглин уже установил круглосуточное прослушивание домашнего телефона Уотса с идентификацией голосов. За последние пять лет Коглин сделал записи голосов всех, кто хотя бы раз звонил в Систему. Опознать Чессера им было бы относительно легко.
Еще Чессеру хотелось позвонить Мэсси. Тщеславие убеждало его сообщить Мэсси приятную новость – тем более что за нее Чессеру полагалось пятнадцать миллионов, – но он помнил категорическое требование Мэсси: не звонить.
Они легли рано. Чессер не мог уснуть.
Он убеждал себя, что теперь-то должен быть доволен. Ведь пятнадцать миллионов долларов, в сущности, его – разве нет? Нет, отвечал он сам себе. Точнее, у Чессера было двенадцать миллиардов. Он попробовал было втолковать это Марен, но она спала без задних ног, а сонное бормотание вместо ответа его не устраивало. Чессер лежал в темноте и пытался разобраться во всем сам, перескакивая от миллионов к миллиардам и обратно. Он страшно устал, тело требовало сна, но поглощенный противостоянием двух чисел мозг бодрствовал, ввергнув Чессера в состояние, близкое к наркотическому опьянению, когда фантазии становятся неотличимыми от реальности. В конце концов реальность победила, и в начале четвертого утра его тело и мозг соединились, дав ему отдых в забытьи.
Он проспал все утро и не заметил, как встала Марен. Сив принесла ему теплые лепешки с маслом, ирландский бекон и записку: Марен ушла обедать к Милдред. Чессер представил себе, как с ними вместе обедают все эти Блателла германика.
По лестнице спустился Уивер. Он был готов к отъезду, опять в костюме преподобного Путо – за исключением единственной детали: благожелательного выражения лица.
– Кофе? – спросил Чессер.
Уивер отказался, но взял у Чессера с тарелки пол-лепешки и два ломтика бекона. Немного муки просыпалось на черную сутану.
– В котором часу у тебя самолет? – поинтересовался Чессер.
– В три пятнадцать.
– Я тебя отвезу.
– Да нет, парень, я сам. Нечего тебе возиться.
– Мне по дороге.
– Ну ладно.
Чессер вспомнил про миллион Уивера. Он с самого начала не хотел, чтобы Уивер работал на них задаром. Он спросил об этом.
