Полесов и Белов
До темноты они сидели в коридоре. Степан нашел старую, двадцатых годов, подшивку журнала «30 дней» и читал «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова. Иногда он начинал хохотать. Тогда Белов, сидевший у двери, неодобрительно поглядывал на него.
Сергею читать не хотелось. Полистал «Огонек» и бросил. Да разве до чтения сейчас! Их оставили в засаде, а в такой обстановке всегда одно беспокойство. Впрочем, вот Полесов читает Ильфа и Петрова, смеется, ему почему-то спокойно. И «Двенадцать стульев» он открыл для себя впервые, а он, Белов, помнит их почти наизусть. В институте они соревновались, кто лучше знает роман. Выиграл он: на его вопрос, с какой стороны в Старгород вошел Бендер, никто не смог ответить. А вошел-то герой книги со стороны деревни Чмаровки. Такие вот дела были раньше…
Белов
Перед самой войной родители его уехали в Ташкент к бабушке. А Сергей собрал однокурсников, которые, конечно, были в городе, и они устроили вечеринку. Танцевали, пели, спорили и говорили о войне. Утром провожали девушек. Было пасмурно, улицы пусты, легкое вино туманило голову, и ребятам казалось, что нет более счастливых людей на земле, чем они. А потом выяснилось, что в те минуты, когда они спорили о возможности войны, она уже началась.
Он пошел в военкомат в понедельник, выстоял огромную очередь. Ему отказали: сильный грипп год назад дал осложнение на легкие. Тогда он решил схитрить: пошел в горком комсомола. И снова медкомиссия…
Родители остались в Ташкенте. Отец прислал пространное письмо, в котором советовал, как сохранить квартиру. Сергей, не дочитав, порвал это письмо: отношения с отцом были выяснены давно, еще в девятом классе.
В сентябре сорок первого он уехал рыть окопы. Под Москву послали бригаду из студентов московских вузов. Работали от темна и до темна. Делали перерыв, чтобы поесть из походных кухонь горячую жидкую кашу. Спали здесь же, в землянках. Каждый день приезжали военные инженеры, лазили по окопам, проверяли блиндажи, наносили их на карты. Газет не было, радио тоже. Но о том, что происходит на фронте, узнавали по приближавшемуся его дыханию. Именно дыханию, так сказал знакомый парень – первокурсник из ИФЛИ Андрюша Громов.
Ночью они сидели, курили на бруствере окопа. Где-то вдалеке, за лесом, грохотала канонада.
– Сейчас он стихнет, – прошептал Андрюша.
– Кто? – удивился Сергей.
– Фронт. Он дышит и только ночью засыпает. Слышишь?
– Ты мистик, Андрюша.
– Нет, понимаешь, я его как будто вижу: он словно огромный зверь, похожий на динозавра, что ли, он ползет все ближе, ближе. Он еще далеко, но мы уже слышим его дыхание.
– Так нельзя, – твердо сказал Сергей. – Это похоже на страх. А мы должны его остановить и остановим.
– Я понимаю, – помолчав, ответил Андрюша, – но мне вдруг становится не по себе, Сережа.
А через несколько дней канонада стала еще ближе. Казалось, что снаряды рвутся где-то совсем рядом, в нескольких сотнях метров. В полдень вместо кухни к ним примчалась полуразбитая полуторка с обгоревшими бортами. Из нее выскочил военный в ватнике, перетянутом портупеей.
– Кто здесь старший? Немедленно сматывайтесь: немцы прорвались! Немедленно!
С машины бойцы начали стаскивать длинноствольные противотанковые ружья.
– Идите вдоль леса, мимо деревни, к посту, – продолжал военный. – Не дай бог высунуться на дорогу!
Сергей бросил лопату, подошел к командиру. Под ватником на петлицах алела шпала.
– Товарищ капитан, я умею стрелять из винтовки и пулемета, я «ворошиловский стрелок», чемпион университета по стрельбе из нагана, я…
– Короче. Почему не в армии?
– Дважды пытался. Осложнение на легкие.
– Вы кто?
– Белов Сергей, студент второго курса юрфака МГУ.
– Разыщите старшину, получите винтовку. Кстати, здесь еще есть желающие остаться?
Добровольцев набралось около двадцати человек. Капитан выстроил их в одну шеренгу, прошелся вдоль строя, побеседовал с каждым.
– Белов, – приказал он, – ведите людей на опушку, там старшина Гончак, он переоденет вас и даст оружие.
Через час они получили кирзовые сапоги, ватники, ремни и пилотки. Подъехала машина. В кузове лежали винтовки. Оружие было не новым. На стволах пятна ржавчины, ложи и приклады с трещинами, побитые.
– Давайте, давайте, – торопил старшина. – Да не выбирай ты винтовку, все они одинаковые. Погоди, как тебя, Белов вроде? Точно, ты пулемет возьми, тебе капитан приказал выдать. Обращаться умеешь?
И, увидев, как Сергей отделил диск и умело передернул затвор, как бережно платком начал вытирать прицельную планку, понял старшина, что знает студент пулемет. Не как кадровый боец, конечно, но для новобранца вполне сносно.
– Товарищ старшина, – попросил Сергей, – мне бы наган.
– А что, точно, – Гончак даже не удивился просьбе, – все правильно. Первому номеру личное оружие положено. Пойди погляди в кабине, там их несколько штук лежит.
В кабине полуторки прямо на полу лежали брезентовые кобуры с наганами.
А на опушке опять появилась машина, на этот раз с какими-то ящиками, потом еще одна – с красноармейцами, но почему-то винтовок у них не было. К четырем часам артиллеристы прямо на руках прикатили три маленькие пушки-сорокапятки, потом связисты протащили тонкую телефонную нитку. Так появился оборонительный рубеж. И если еще сегодня утром окопы и блиндажи были для Сергея чем-то неживым, не имеющим непосредственного отношения лично к нему, то сейчас пулеметное гнездо стало его защитой, и от прочности и надежности этой аккуратно выкопанной по грудь ямы зависела его жизнь.
Вторым номером Сергею дали Андрюшу Громова. Дотемна они провозились с окопом. Оказывается, вырыть его было полдела, главное – обжить: приспособить к себе. Когда совсем стемнело, старшина принес две банки мясных консервов, хлеб и сахар.
– За чаем сходите, там ребята вскипятили. Ну как, студенты, не страшно?
– Страшно, товарищ старшина, – сказал Андрей.
– Молодец, что правду говоришь. Только в кино не страшно, когда войну показывают.
– А вы боитесь, товарищ старшина? – спросил Сергей.
– Попривык я, Белов, кадровый я, еще финскую ломал. А так оно конечно… Жить всем охота. Ну, давайте за чаем…
Утром на землю низко лег туман. Казалось, что он начинается прямо в окопе. Брезент, которым они укрылись, был мокрым, мокрыми стали ватники, пилотки, шаровары.
Мелко порубив сухие доски от ящика с патронами, они разожгли маленький костер и согрели чай. Пили, обжигаясь, и чувствовали, как тепло входит в каждую клеточку тела. Потом, когда сидели на дне окопа и курили, внезапно сверху посыпались комья земли. Вдоль траншей шел капитан и еще какой-то военный в кожаном пальто.
– В общем, вы поняли меня, Лукин, – говорил незнакомый командир резким, властным голосом, так обычно разговаривают люди, привыкшие к тому, что их обязательно услышат и выполнят все. – Вы должны продержаться до тринадцати часов, потом отходить к мосту.
– Есть, товарищ генерал, постараюсь.
– Что значит «постараюсь», Лукин?
– С людьми плохо.
– Если бы было хорошо с людьми, я не заставил бы вас сидеть на этом рубеже. Я приказал бы вам наступать. Вы должны…
