раздражения.
– Нет, – резко сказала она. – Я так не думаю. Сегодня я прочла целую кипу газетных статей, рассказывающих о его службе в армии с первых дней до выхода в отставку, и ни в одной не было даже отдаленного намека на какую-нибудь скандальную историю.
– Ну что ж, это следует обмозговать.
Она вовсе не собиралась об этом думать. Если в прошлом генерала Рэтлифа не все гладко, то она ничего не желает об этом знать.
– Сегодня я осмотрела дом – очень красивый, надо сказать, – и выбрала место для съемок. Мы можем сделать несколько сюжетов на натуре. Скажи, чтобы Джил захватил какой-нибудь фильтр для микрофона, который может заглушить гул воды.
– Воды? Какой, к дьяволу, воды, Энди?
– Речной.
– Речной. О'кей, что еще? Сейчас составлю список.
Она перечислила все, что необходимо взять для съемок: кабели, освещение, батарейное питание, микрофоны и тому подобное.
– По-моему, все, – сказала она, еще раз пробежав глазами записи в блокноте.
– Не совсем, – коротко сказал Лес.
– Что еще?
– Могла бы сказать мне, отчего у тебя голос как у школьницы, которая, собираясь на большой уик-энд, обнаружила, что у нее кончились противозачаточные таблетки.
– Лес, – простонала она. Наверное, ей никогда не привыкнуть к вульгарным шуточкам. – Все в порядке. Здесь ужасная жара…
– Во Флориде было тоже жарко, когда ты делала интервью с кубинскими беженцами. Тогда, помнится, ты не могла скрыть своего восторженного настроения. Слушай, что там у тебя происходит?
Меньше всего сейчас ей был нужен Лес со своим любопытством. У него всегда был хороший нюх на всякого рода «отклонения от нормы». Если ему нужно было что-то разузнать, его нос становился в целую милю длиной. Он бы без труда понял, что происходит с Энди, но, к счастью, ей была известна одна маленькая слабость Леса: его всегда можно было отвлечь лестью.
– Знаешь, я так скучаю по дому. Неужели ты хоть на минуту забыл, что я скучаю по тебе?
– Ага, как собака по плетке.
– Да нет же.
– Вернемся к этому позже. Я зациклился на этом странном нежелании генерала обсуждать сражения, в которых он принимал личное участие.
– Лес, прошу тебя. Это ерунда. Вероятно, он не хочет вспоминать о войне в деталях, вот и все.
– Может, его сын расскажет нам то, о чем умолчит генерал?
– Нет, – почти вскрикнула Энди.
– Ой-ой-ой! Я задел нерв? Слушай, а каков вообще из себя его сын?
– Он… ничего собой не представляет. Я хочу сказать, что он занят своим хозяйством, это деловой человек, и он не интересуется военными делами. Он мне сам это сказал.
– Но ему небезынтересна жизнь своего старика. И если старик что-то скрывает, то сын об этом знает. Нельзя ли как-нибудь разговорить его?
– Нет, Лес. Я бы не стала стараться, даже если бы точно знала, что есть какая-то тайна. Хотя убеждена, что ничего такого нет.
– Перестань, Энди, не надо прикидываться передо мной наивной простотой. Ты так же, как и я, прекрасно знаешь, что у всех есть что скрывать. Давай-ка начинай обрабатывать сына, малышка. Боже, если бы ты хоть чуть-чуть попрактиковалась на мне, я зажурчал бы, как ручеек.
– Мне нечего практиковать.?
– Есть, будь я проклят, и ты это отлично знаешь. – Он дал ей время переварить эти слова, а потом продолжил: – Будь потеплее с сыночком, Энди. Ты можешь постараться ради меня? О'кей. – Она ничего не ответила. – Может быть, ты и права, что там никаких секретов, но никогда не помешает завести дружбу с новым человеком, разве нет? Скажем, ты попробуешь очаровать сына… Лайон – так, кажется, его зовут? Договорились?
– Ладно. Посмотрю, что я могу сделать. – Энди хотела просто успокоить Леса, твердо решив при этом держаться от Лайона Рэтлифа как можно дальше. – Извини, мне пора идти.
– Дорогая, ты спасла меня от жутчайшего похмелья. Не знаю, как я смогу отблагодарить тебя.
– Что-нибудь придумаешь.
– Уже. Но ты на это не западаешь. Я люблю тебя. Ты ведь знаешь это, да?
Должно быть, Лес действительно не соврал насчет похмелья.
– Да, я знаю, что ты меня любишь, Лес. И я тоже тебя люблю.
– Тогда я говорю спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
