Эббот хотел что-то возразить, но Лонгтри остановил его:
– Пусть мистер Харт выскажется, Джордж.
– Благодарю вас, – кивнул Харт и замолчал. Собственно говоря, дальнейший разговор был бессмысленным, поскольку в глубине души он уже принял решение. И теперь ему предстояло сообщить о нем этой парочке. – Прежде чем я свяжу свое имя с той или иной общественной организацией, – медленно начал он, – я должен быть уверен, что она действительно собирается защищать чьи-то интересы, кроме своих собственных. Или, точнее, кроме интересов ее руководителей, – добавил он твердо и пристально посмотрел на Лонгтри. – Во-вторых, я бы хотел быть уверен, что я интересую эту организацию как человек, как личность, а не как ширма, под прикрытием которой недобросовестные люди могли бы устраивать свои делишки. Ведь я привлек ваше внимание в первую очередь потому, что я индеец, не так ли?..
Последовала продолжительная пауза. Первым, как ни странно, не выдержал Лонгтри:
– Вы отрекаетесь от наследия предков?
– Я не смог бы этого сделать, даже если бы очень захотел. Даже мое прозвище – а ведь вам, несомненно, известно, что друзья зовут меня Вождем, – непосредственно связано с моим происхождением, однако я никогда не эксплуатировал свою индейскую кровь. Я в первую очередь человек, и мне неприятно, когда мне предлагают хорошую должность только на том основании, что я – индеец. Можно подумать, что все остальное, чего я достиг, ничего не значит…
Эббот нервно рассмеялся.
– Не беспокойтесь, здесь просто… счастливое стечение обстоятельств. Мы, во всяком случае, считаем большой удачей то, что вы являетесь прямым потомком Куаны Паркера 4] .
– Который был наполовину белым.
На это Эбботу возразить было нечего, и после еще одной неловкой паузы Лонгтри, по-видимому, решил, что в этих обстоятельствах самое разумное – временно отступить. Не говоря ни слова, он поднялся на ноги, и Харт с удивлением осознал, насколько он мал ростом. Достоинство и молчаливая сдержанность, с которой Декстер Лонгтри держался все это время, придавали его облику такую внушительность, что Кристофер Харт даже ни разу не вспомнил о том, что на самом деле этот индеец чуть не на две головы ниже его.
– Мне кажется, – прогудел Лонгтри, – мы дали полковнику Харту достаточно информации для размышлений. На сегодня хватит, тем более что его еще ждет пресс-конференция и банкет.
Харт тоже встал. Эббот слегка замешкался, словно недоумевая, что заставило Лонгтри отступить, но в конце концов тоже поднялся.
– Я благодарю вас за доверие, вождь, – сказал Харт, протягивая руку Лонгтри. – Ваше предложение чрезвычайно для меня лестно, но сейчас я просто не готов дать вам конкретный ответ.
– Значит, мы должны будем сделать все, чтобы наилучшим образом подготовить вас. – Лонгтри коротко и сильно пожал протянутую руку Харта. – Что вы скажете, если я предложу продолжить наш разговор завтра? Скажем, завтра утром?..
– Откровенно говоря, мне нужно возвращаться в Хьюстон.
– Ничего, мы встаем рано. Назовите время и место.
Харт замялся. На самом деле разговаривать с этими двумя ему было не о чем. Он все решил еще накануне сегодняшней встречи, на которую согласился только из вежливости. Безусловно, Эббот и Лонгтри могли еще долго его уговаривать, но Харт был уверен, что не передумает. И сегодняшний разговор еще больше укрепил его в этом решении. Точнее, не разговор, а то, как держался и как выглядел сам Лонгтри. Судя по всему, он был довольно богат и никак не был похож на индейца, который живет в резервации и с трудом сводит концы с концами. Еще меньше походил вождь на человека, который будет до конца сражаться за попранные права своих соплеменников, – Харт понял это почти сразу, но сейчас он не мог найти подходящего предлога, чтобы уклониться от завтрашней встречи.
– В девять ноль-ноль вас устроит? – сухо, по-военному спросил он. – Давайте позавтракаем вместе здесь же, в «Мансоне».
– Что ж, в таком случае – до завтра, – кивнул Лонгтри и, повернувшись, величественно двинулся к выходу. Эббот торопливо пожал руку Харта и поспешил вслед за вождем.
Большинство посетителей бара провожали Лонгтри взглядами. Он не мог не приковывать к себе внимания хотя бы уже тем, что совсем не вписывался ни в здешнее общество, ни в элегантную обстановку бара. Особенно бросалась в глаза его расшитая бисером и раскрашенными иглами дикобраза набедренная повязка, надетая поверх брюк.
– Это артист? – спросила у Харта официантка, которая пришла забрать чашки и спросить, не желает ли знаменитый астронавт еще чего-нибудь.
– Нет, это – настоящий индеец. Вождь.
– В самом деле?! Это ж надо!.. – Лонгтри и Эббот исчезли из вида, и официантка улыбнулась Харту. – Будете заказывать еще что-нибудь, мистер Харт?
– Нет, не сейчас, спасибо.
– Надеюсь, вы к нам еще зайдете?
– Пожалуй, я загляну к вам вечером, чтобы принять «ночной колпачок».
– Буду ждать с нетерпением. – И она игриво улыбнулась.
Харт улыбнулся в ответ, но это была чисто механическая улыбка. Он успел привыкнуть к откровенному заигрыванию. Почта то и дело доставляла ему письма с нескромными предложениями, к которым зачастую были приложены соответствующие фотографии. Каждый раз, когда он останавливался в гостиницах и спускался в бар, его салфетка – стоило только на мгновение отвернуться – оказывалась сплошь исписана номерами комнат и телефонами. А однажды на приеме в Белом доме он обменялся с некой замужней леди рукопожатием, после которого у него в ладони оказалась пара трусиков.
К подобным знакам внимания Харт привык настолько, что они его почти не раздражали. Иногда он даже позволял себе воспользоваться представившимися ему возможностями. Официантка, которая кокетливо улыбалась ему сейчас, была очень хороша собой, но Харту она показалась слишком юной. А может быть, это он стал слишком старым. Во всяком случае, эта девушка, в которой странным образом соединялись бесстыдство южной красотки и застенчивость провинциалки с глухой аризонской фермы, не вызвала в нем той реакции, какой он отличался в дни бурной молодости.
Да, он стал старше, а быть может, просто разборчивее. Все же он дал девушке щедрые чаевые и поспешил к себе в номер, чтобы принять душ и переодеться. Как и обещал коридорный, его смокинг был тщательно отпарен и висел на плечиках в стенном шкафу, а черные ботинки со скошенным каблуком были начищены так, что в них можно было смотреться, как в зеркало.
Прежде чем одеться, Харт позволил себе порцию бурбона, после которого тщательно вычистил зубы и прополоскал горло. Индейцу, решил он, негоже идти на пресс-конференцию и дышать на всех «огненной водой».
Потом Харт натянул рубашку с плоеной грудью и принялся застегивать пуговицы со вставками из оникса. Разговор с Эбботом и Лонгтри не шел у него из головы, и Харт снова испытал приступ сильнейшего раздражения.
Какого черта, в самом деле? Почему он должен что-то кому-то доказывать? Откуда у него это постоянное стремление что-то объяснять, оправдываться? Во всем, за что он когда-либо брался, Кристофер Харт достиг блестящих успехов. В колледже он был отличным спортсменом и первым учеником. В армии он был одним из лучших пилотов, с отличием закончил школу летчиков-истребителей. Он летал на реактивном самолете, участвовал в боевых действиях и сбил два вражеских самолета. Потом его пригласили в НАСА, и он стал командиром космического «челнока».
И всего этого Кристофер Харт достиг, несмотря на свое происхождение. Да, он вырос в резервации, ну и что с того? Никто «никогда не делал ему послаблений только на том основании, что он был индейцем. Никто и никогда не относился к нему по-особому только потому, что он принадлежал к коренным американцам. Впрочем, и для НАСА, стремившейся к широкой Пропаганде своей космической программы, астронавт-индеец был самой настоящей находкой. Но с другой стороны, разве доверили бы ему командование экипажем „челнока“, если бы он не обладал необходимой для этого подготовкой и морально-волевыми качествами? НАСА была достаточно богата, чтобы в рекламных целях запустить на орбиту индейца – конечно, только один раз, и лучше всего – в составе многочисленного экипажа специалистов, но ведь Харт побывал в
