– Бесподобный подарочек к свадьбе, – со злостью произнес он. – Боже мой, Шелли, да я…
При виде ее потрясенного лица он замер как громом пораженный. В ее округлившихся глазах застыл ужас. Яркий румянец, который Грант похвалил всего лишь час назад, сменился мертвенной бледностью; губы побелели, отчего коралловая помада выглядела до нелепости кричащей. Шелли стояла прямо, но дрожала всем телом, словно только кожа и удерживала ее, мешая разлететься на миллион частиц.
– Шелли. – Голос его срывался. – Скажи мне, что ты не думаешь… Скажи, что ты не веришь, будто эта девица забеременела от меня.
Ничего не видя вокруг себя, она замотала головой, сначала медленно, затем все быстрее.
– Нет, нет, нет. – Глаза ее несколько раз моргнули, будто пытались все-таки что-то разглядеть в комнате. В два шага Грант очутился рядом с ней и взял ее за плечи. – Посмотри на меня, – приказал он. В его железных руках она чувствовала себя безжизненной куклой. – С этой девицей у меня совершенно ничего не было, – процедил он сквозь зубы. – Ты мне веришь? – Он слегка встряхнул ее.
Руки Шелли обвисли по бокам, а остекленевшие глаза смотрели в его напряженное, искаженное гневом лицо.
Как же ей хотелось ему поверить! Конечно же, у него ничего не было с Прю Циммерман, но… Сама-то она тоже была юной девушкой, когда он впервые поцеловал ее… И Мисси Ланкастер… беременная. Он сказал, что Мисси ждала ребенка не от него, что он никогда не был ее любовником. Он не лгал. Не мог лгать. Он ведь ее любит. Ее, Шелли. И все же…
Грант убрал руки с ее плеч, отпустив их так резко, что она едва не упала. Мгновение он всматривался в ее отрешенное лицо, и во взгляде его боролись отвращение и боль. Шелли так и не поняла, какое из этих чувств одержало победу.
Он отвернулся и обратился к ее отцу:
– Билл собирался встретить нас у церкви. Я перехвачу его там и отменю церемонию.
Когда Грант вновь взглянул на Шелли, она уже не в силах была встречаться с ним глазами. В тот момент она вообще ничего не испытывала – ни гнева, ни боли, ни разочарования, ни отчаяния. Силы разом покинули ее, оставив лишь саднящую пустоту, которая некогда была ее душой.
Выходя, Грант не хлопнул дверью, но тихий щелчок замка прозвучал громом на свадебном небосклоне.
– Шелли, девочка… – Ее мать первая нарушила гробовое молчание, повисшее в комнате. Шелли не знала, сколько простояла так, в оцепенении уставившись на закрытую дверь. Мать вновь окликнула ее.
Шелли подняла голову и увидела, что родители с опаской смотрят на нее. Неужели боятся, что она станет безумствовать, скрежетать зубами, рвать на себе волосы, биться головой о стену? Впрочем, их настороженность оправданна: Шелли готова была к подобным действиям.
– Кажется, вы напрасно сюда приехали. Похоже, свадьбы не будет.
В глазах родителей читалось сострадание. Шелли была не в силах вынести его.
– Пожалуй, я прилягу… ненадолго. – Она повернулась и медленно пошла в сторону холла, но по лестнице в спальню уже почти бежала.
Упав на постель, она уткнулась в подушку и громко, отчаянно разрыдалась. Тело ее корчилось от непереносимой боли, терзавшей душу. Ярость находила выход в слезах и проклятьях, сжатые кулаки исступленно молотили по подушке. Никогда еще она не позволяла себе подобного – но ведь никогда прежде ее мир не рушился так безжалостно.
Вспышка вскоре прошла, и Шелли почувствовала себя совершенно опустошенной; к изнеможению добавлялось отчаяние – черное, непроглядное, обволакивающее со всех сторон, удушающее.
Почему она усомнилась в невиновности Гранта? В чем она его заподозрила? Почему она не разозлилась на козни Прю Циммерман и не поддержала Гранта? Ведь именно этого он от нее ждал.
Но она не поддержала, не утешила его. Почему?
Потому что в глубине души она все же допускала, пусть и ничтожную, вероятность того, что это может оказаться правдой. Она не раз повторяла ему, что скандальная история с Мисси Ланкастер не имеет для нее значения, – однако же имела. Семена недоверия, помимо ее воли брошенные в душу, проросли при первой же тени сомнения. Неужели все, кроме нее, ошибались в Гранте? Вряд ли. Могла ли любовь, которую она всегда к нему испытывала, ослепить ее, заслонив двойственность его натуры? Неужели она остается все той же влюбленной школьницей, которая принимает на веру все, что он говорит?
Нет-нет, вряд ли он поддерживал отношения с Прю Циммерман после того, как она, Шелли, стала его помощницей. Вполне возможно, девица врет только ради того, чтобы выполнить свою угрозу – расквитаться с Грантом за то, что он ее отверг. Но Прю так вольготно чувствовала себя у него дома, танцующей походкой впорхнув в комнату…
– О Боже, – воскликнула Шелли и вновь зарылась лицом в подушку.
Все это непостижимо и бессмысленно. Как он смотрел на нее – с того самого дня, когда впервые с ней заговорил, как безоглядно они любили друг друга всего несколько часов назад… нет, он наверняка любит ее. Такую страсть просто невозможно сыграть.
Долгие часы эти тяжкие мысли кружились в ее голове. То ей вдруг хотелось бежать к Гранту, вымолить прощение за недоверие к нему – но в следующий момент Шелли вспоминала, как он поцеловал ее, когда ей было всего шестнадцать… Мисси Ланкастер была моложе его больше чем на десять лет. И Прю тоже…
– Шелли?
Тихий стук в дверь заставил ее очнуться. Борясь со слабостью и головокружением, Шелли села, спустив ноги с кровати.
– Да, мам…
Дверь открылась, и луч света проник В комнату. Когда же успело стемнеть?
– Я подумала, может, ты чаю хочешь…
– Да, спасибо.
Мать поставила поднос на тумбочку возле кровати. – Деточка, давай-ка снимем с тебя этот костюм.
Через несколько минут Шелли уже лежала под одеялом в ночной рубашке, но совсем не той, которую она приготовила для этой ночи. Взгляд ее упал на соседнюю подушку – ту, на которой должен был лежать Грант. Одинокая слезинка медленно скатилась по ее щеке. Мать взяла ее за руку и сочувственно сжала.
– Засыпай, милая. Тебе нужно хорошо выспаться.
Когда комната вновь погрузилась во мрак, Шелли окутало блаженное забытье сна, которому не хотелось сопротивляться.
Наутро родители уехали, хотя и неохотно. Они предлагали остаться у нее еще на несколько дней, но Шелли предпочла побыть одна. Чувствуя себя оболочкой человеческого тела, из которого вынули и сердце и душу, следующие несколько дней она провела в затворничестве.
На третий день она впервые поела. Позвонив сокурсникам, она попросила у них конспекты лекций, понимая, что рано или поздно ей снова придется как-то жить. Нельзя позволять себе слишком уж запускать учебу. Профессиональная карьера – это теперь единственное, что у нее осталось.
Когда однокурсники принесли нужные конспекты, она не впустила их в дом, заявив, что подцепила какой-то жуткий вирус – по словам доктора, очень опасный.
Родители звонили ей каждый вечер, и Шелли усиленно старалась придать своему голосу живость, чтобы хоть как-то успокоить их.
В пятницу утром Шелли выползла из постели, машинально побрела на кухню и принялась варить никому не нужный кофе. Когда зазвонил телефон, она так же машинально подняла трубку.
– Шелли, – повелительным тоном заявила ее мать, – мы с отцом считаем, что тебе следует на несколько дней приехать к нам. Тебе просто необходимо выбраться из этого дома.
– Нет, мама. В последний раз повторяю: у меня все будет в порядке. Нужно просто время, чтобы его забыть.
– Сомневаюсь. Ты ведь всегда испытывала особые чувства к этому мужчине, Шелли.
– Да, мам. Всегда, – призналась Шелли.
– Так я и думала. Весь тот год – кажется, это был твой выпускной класс, – ты только о нем и говорила. Когда он уехал, ты впала в депрессию, ко всему потеряла интерес. Поначалу я не поняла, в чем дело, но,
