были покрыты сотнями черных полос. Кровь струилась по их головам и заливала их тела. Вот один конь упал, следом за ним упал и второй. Линан услышал отчаянное ржание умиравших животных. Ни Гудона, ни Прадо и его сообщников не было видно. Спустя мгновение баржа перестала раскачиваться, и над рекой повисла ужасающая тишина.
»Два коня? — внезапно подумал Линан. — Но ведь их было три…»
Наконец он смог подняться на ноги, вытер лицо ладонью и увидел на ней кровь. Его ладонь пересекал глубокий безобразный порез, однако вместо боли он чувствовал лишь странное онемение. Тогда он осмотрел свои ноги и заметил кровь еще в четырех местах.
Линан направился к берегу, стараясь оставаться недосягаемым для чудовищных летающих угрей, несмотря на то, что вода теперь была почти неподвижной. Здесь он позвал Гудона, однако никакого ответа на его зов не последовало. Тогда он пошел к небольшой рощице, где деревья стояли, едва ли не переплетаясь ветвями, склоненными к воде. Нигде поблизости не было никаких следов его спасителя. Он опять позвал его, и на этот раз услышал слабый, словно доносившийся издалека, ответ, но, оглядевшись, никого не увидел.
— Гудон! — позвал снова Линан, на этот раз погромче, и вновь ему откликнулся слабый голос. Голос этот доносился слева, и Линан поспешно пошел вдоль берега, и вскоре ему преградила путь небольшая рощица деревьев с шипами. Он хотел было обойти эту рощицу, однако из самой гущи деревьев донесся мужской голос.
— Это ты, Гудон?
— Верно, это я, маленький господин. Все оказалось гораздо хуже, чем я мог себе представить.
Линан отогнул несколько колючих ветвей, не опасаясь порезов и царапин. Лоцман лежал на спине, и из нескольких его ран шла кровь. Глаза его были открыты, а в одной руке он держал кожаный мешок.
— Я попросту не думал, что в тех зарослях окажется столько гнезд.
Линан опустился возле него на колени. Большинство ран Гудона были такими же пустяковыми, как его собственные, однако рана вокруг его правого колена выглядела ужасной и глубокой, из нее торчала белая кость.
Гудон похлопал по мешку.
— Поищи здесь. Здесь мое снадобье.
Линан поднял мешок и развязал его. Внутри он увидел небольшую деревянную бутылочку с пробкой, обмотанной проволокой и плотно закрывавшей сосуд.
— Это и есть мое зелье хэту, — слабым голосом сказал Гудон. — Налей немного на мое колено.
Линан размотал проволоку, зубами вытащил пробку и аккуратно накапал на рану немного зелья.
Гудон вздрогнул и закричал сквозь сжатые зубы.
— О всемогущие боги! Никогда еще я не испытывал такой страшной боли!
Линан снова заткнул сосуд пробкой и тщательно замотал ее проволокой.
— Как ты здесь оказался?
— Это было единственное место, до которого я смог доползти, чтобы спастись от угрей.
Он показал наверх, и Линан увидел нескольких тварей, прижавшихся к ветвям.
— Сейчас чудовища уже успокоились, — сказал он. — Я вытащу тебя отсюда.
Гудон взял его за руку.
— Пока не нужно. Следует подождать, пока хэту подействует. Ты должен найти коня.
— Коня? Тебе удалось спасти одного из коней с баржи?
— Да. Я оседлал одного из них, а он был так напуган, что мне не составило труда заставить его перепрыгнуть через борт. Однако нужно было сильно сдерживать его, потому что он сильно брыкался, пытаясь отогнать людоедов, и если бы не я, он бы попросту утонул. К несчастью, это означало, что я не мог оторвать своих ног от его боков, и вот теперь расплачиваюсь за это.
— Где же он?
— Как только мы выбрались на берег, он сбросил меня и убежал. Ты должен найти его, а иначе нам придется идти пешком, и тогда, мой маленький господин, мне не поможет весь мой запас хэту.
— Я мог бы соорудить укрытие, и ты бы отдыхал там…
— Нет, нет. Мы должны убраться отсюда как можно скорее. Когда злодеи не доберутся до Даависа в положенный срок, то кто-нибудь может отправиться на их поиски.
Об этом Линан не успел подумать.
— Тогда жди. В какую сторону побежал конь?
Гудон слабо улыбнулся.
— Я был почти без сознания и не смог за этим проследить. Прочь от реки.
Линан кивнул, осторожно выбрался из зарослей и внимательно осмотрел землю возле берега. Он без труда нашел следы конских копыт и отправился туда, куда они вели. Перед ним оказался пологий склон холма, который через некоторое время стал более крутым. Линан поднимался по склону до тех пор, пока не вышел на его вершину, на которой начинался густой лес. Теперь Линану оставалось только молить Бога о том, чтобы конь не успел убежать слишком далеко. Неожиданно он услышал справа ржание, остановился, огляделся и увидел коня не более чем за километр от себя. По мере того, как он приближался, конь смотрел на него настороженно, однако не убегал прочь, а стоял на месте, точно вкопанный. Линан старался подходить к животному с большой осторожностью, чтобы нечаянно не спугнуть его, и это ему удалось. То ли благодаря тихим ласковым уговорам подходившего, то ли потому, что конь сам решил вернуться в людское общество, когда Линан преодолел последние два десятка шагов, конь обнюхал его ладони, ожидая найти в них лакомство в качестве награды за послушание.
— Прости, сейчас у меня ничего для тебя нет, однако если ты поможешь мне и моему товарищу добраться до безопасного места, то обещаю тебе купить для тебя столько сладкого сена, сколько смогу.
Линан внимательно осмотрел все тело животного, покрытое десятками укусов, однако никаких чересчур серьезных ран не обнаружил, хотя и не удержался от мысли о том, не может ли помочь коню зелье Гудона. Он взял поводья и повел коня обратно в сторону реки. Поначалу конь шел за ним без всякого сопротивления, но по мере того, как запах речной воды становился более отчетливым, он стал тянуть поводья назад и в конце концов вовсе остановился. Линан попробовал сильнее потянуть за поводья, но его попытка закончилась тем, что они вырвались из его руки. Конь отступил на несколько шагов и замер на месте. До того места, где лежал Гудон, оставалось добрых полкилометра. Линан должен был дотащить его до коня. Под нос себе он пробормотал проклятие.
Оркида одновременно забавляло и удовлетворяло то обстоятельство, что Арива и Сендарус вместе появились перед обществом. Забавляло то, что они изо всех сил пытались сосредоточиться и проявить должное внимание к текущим проблемам, в данный момент заключавшимся в организации приема для ведущих коммерческих деятелей столицы, однако ни королева, ни принц были не в состоянии отвести глаза друг от друга больше, чем на минуту. Удовлетворение же канцлера было вызвано тем, что их взаимная любовь представляла собой то, к чему он стремился с тех самых пор, когда еще юношей начал работать в Кендре. Решение влюбленных объявить об их намерении вступить в брак в день коронации Аривы недолго оставалось тайной для всего королевства, и в то время, как Двадцать Домов испытывали плохо прикрытую враждебность по отношению к Сендарусу, все остальные члены двора, казалось, были вполне удовлетворены этой новостью, а поскольку и все горожане оставались вполне довольными, то для Оркида это стало единственным лучом света, прорвавшимся сквозь сплошную черноту нескольких последних недель.
Конечно, огромную роль в отношении окружающих к Сендарусу сыграли его личные достоинства, такие, к примеру, как благородство натуры. К нему было попросту невозможно относиться плохо, а те, кто, несмотря на это, был настроен против замужества королевы за пределами Двадцати Домов, постепенно становились страстными приверженцами союза. Такие люди, как Шант Тенор, чье предубеждение ни для кого не было секретом, не смог долго противостоять обаянию аманского принца и теперь льнул к нему, как льнут к скалам моллюски. Он даже начал говорить о выгодах и преимуществах предстоявшего более тесного союза между Кендрой и провинциями, что еще несколько недель тому назад считал неприемлемым.
Остальные же горожане, такие, к примеру, как Кселла Повис, относились к идее предстоявшей свадьбы с большей осторожностью, однако благоразумно держали свое мнение на этот счет при себе.
