магазин видеокассет. Ламбертаунский ссудный банк занимал здание, напоминающее старый железнодорожный вокзал, а настоящий – на окраине города, окруженный путями, товарными вагонами, грузовиками и пакгаузами, – казался забытой реликвией. Жилые массивы по соседству отличались аккуратными газонами, толпами школьников, отпущенных на летние каникулы, баскетбольными корзинами, гриль-барами и тарелками спутниковых антенн. Это был процветающий во всех отношениях город, но Квиллер знал, что Содаст-сити резко отличался от Вест-Мидл-Хаммока, где жил президент Ссудного банка и где находились крупнейшие поместья Ланспиков, Вилмотов, а в лучшие времена и Фитчей. Квиллер покинул город и оказался на шоссе Скатертью дорога, которое пролегало среди каменистых пастбищ и дремучих лесов, среди заброшенных шахт, походивших на призраки. Миновав шахту Бакшот (возле неё он когда-то препротивным образом упал с велосипеда), Квиллер очутился на развилке: впереди маячила Индейская деревня со своими кондоминиумами и шикарными квартирами; влево убегала дорога на Хаммок. А на перекрестке дорог была организована стоянка для машин коллективного пользования. Квиллер свернул налево. Дальше, за стоянкой, шоссе проходило мимо пары унылых деревушек, после чего пейзаж неожиданно менялся – становился холмистым, появлялись просеки, фермы, построенные по индивидуальным архитектурным проектам. И никаких следов коммуникаций – все они были скрыты под землей. Дорога петляла, обходя старые деревья, не подлежавшие вырубке.
Вскоре Квиллер увидел сельский почтовый ящик в виде локомотива, а между шпал – указатель, гласивший: «Круглый дом». Ничего круглого в доме, стоявшем на холме, он, правда, не обнаружил: длинное одноэтажное современное здание с широкими навесами и большими трубами – почти отвратительное в своей наготе. Кедровые доски наружной обшивки здания были выкрашены в мрачный коричневато-зелёный цвет.
Квиллер оставил машину у начала аллеи, серпантином поднимавшейся к дому, взбежал по широким ступеням, сделанным из железнодорожных шпал, и, дернув дверной звонок, стал ждать, испытывая обычное состояние неопределенности: выйдет ли из интервью что-нибудь стоящее или всё это обернётся пустой тратой времени?
Дверь открыл мужчина, одетый в мятые шорты и футболку защитного цвета, – бесспорно, один из тех «волосатых валлийцев», которыми славился Содаст-сити. Несмотря на то что со лба мужчина начинал уже серьезно лысеть, виски его были покрыты густыми чёрными волосами; чёрными волосами были покрыты его руки и ноги и даже спина. Квиллер заметил это, когда следовал за ним в прихожую.
Хозяин отрывисто поздоровался:
– Из газеты?
– Джим Квиллер. Двайт Сомерс говорил мне, что у вас дома – целая железнодорожная империя.
– Внизу. Виски или пиво?
– Не сейчас, спасибо. Давайте сначала взглянем на коллекцию. Я ничего не смыслю в моделях железных дорог, поэтому этот визит будет скорее образовательным.
Следуя за коллекционером к широкой лестнице, ведущей вниз, Квиллер быстро и оценивающе осмотрел первый этаж: архитектурно задуманное на широкую ногу, помещение было довольно плохо обставлено. Пока они спускались вниз, Квиллер для разминки наспех задал несколько вопросов: «Как долго вы занимаетесь коллекционированием?», «С чего начинали?», «Сохранился ли ваш первый экспонат?».
Ответы были такими же вялыми, как и вопросы: «Долго… Н-знаю… Ага».
Лестница привела их в большую светлую комнату с окнами во всю стену; за окнами виднелся мощёный дворик, а за ним – зелёные холмы. У противоположной стены помещалась диорама, представлявшая сельский и городской пейзажи. Пересекая дороги, реки, холмы, минуя фермы и поселки, причудливо вились железнодорожные пути. Там пассажирский состав отдыхал в депо, тут товарняк переходил на запасной путь; из туннеля выглядывал нос паровоза.
– Сколько у вас поездов? – спросил Квиллер, доставая диктофон.
– Шесть. А железнодорожных путей – свыше трёхсот метров.
Любитель поиграл различными кнопками клавиатуры на переднем краю стола, и сцена мгновенно осветилась: загорелся головной прожектор локомотива, выглядывавшего из туннеля, зажглись огни в салонах пассажирских вагонов и все дорожные фонари и семафоры. Поезда задвигались, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Вот один поезд остановился, чтобы пропустить другой; вот локомотив, подпрыгивая на стрелках, пропыхтел мимо, выпуская из трубы белый дым. Приблизившись к шлагбауму, он дал гудок и наконец с шипением остановился у платформы.
Квиллер был потрясён увиденным, но сказал довольно сухо:
– Вполне реалистично.
Железная дорога жила своей жизнью: там паровоз тянул вагоны вверх на мост, а другой в то же время проходил под мостом; тут, чтобы сцепить вагоны, поезда давали задний ход; чуть дальше товарный состав – цистерны и платформы – останавливался, давая проехать дизелю с пассажирскими вагонами и одним экскурсионным…
– Вы только поглядите, как они справляются с этими поворотами, – гордо произнёс Тривильен, ловко оперируя пультом дистанционного управления. Повинуясь его приказам, вагонетки с откидным дном освобождались от угля, а платформы – от брёвен. На сортировочной станции с семью параллельными путями стрелочный механизм переводил товарные вагоны с одного пути на другой. – Надо быстро шевелить извилинами, чтобы сообразить, с какой скоростью и по какому пути их пустить, какую стрелку перевести… Хотите попробовать?
– Чтобы все вагоны сошли с рельсов? Нет уж, спасибо, – сказал Квиллер. – А в детстве вы играли в железную дорогу?
– Я? Не-а, мои предки были слишком бедны. Но на заднем дворе у меня имелось кое-что почище. Наш дом стоял совсем близко от железнодорожных путей, и я знал все паровозные бригады и расписание всех поездов. Машинисты всегда давали гудок II махали мне, Э, приятель! Я ощущал такой подъём, как после большого глотка спиртного! По субботам я ходил на сортировочную и смотрел, как переводят стрелки. Мне хотелось спрятаться в товарном вагоне и уехать, но, сделай я это, мой папаша мозги бы из меня вышиб.
– Вы, наверно, мечтали стать машинистом? – предположил Квиллер.
– Смешно, но я хотел быть стрелочником, хотел сидеть наверху в маленькой будке, глядеть вниз на рельсы и орудовать шлагбаумом.
