— Добро пожаловать домой, — негромко сказал Бен, делая первый шаг. — Я очень рад, что ты вернулась.
Нина бросилась ему навстречу, и через секунду они сомкнули объятия. У обоих перехватило дыхание, казалось, что они не виделись так давно и должны столько сказать друг другу. Посмотрев в глаза Бену, Нина поняла, что, говоря о доме, Бен не имел в виду квартиру, в которой они сейчас находились.
— Ты замечательно выглядишь. Невозможно поверить, что ты только что пересекла Атлантический океан, — сказал Бен, когда они вновь обрели дар речи. Он бережно взял у нее из рук шляпу, снял с плеча сумку от Шанель и вынул из ушей жемчужные серьги, аккуратно сложив все на нижнюю ступеньку. — Такое впечатление, что ты просто перешла улицу.
— Вот что значит летать на «Конкорде», — ответила Нина. — Яне успела заметить, как оказалась в Нью-Йорке.
— Нина, а почему ты сказала привратнику, чтобы я не звонил тебе в Лондон?
— Я не была уверена, что ты захочешь это сделать, — быстро ответила Нина, внимательно глядя Бену в глаза. — Я до последнего момента сомневалась, что ты решишь прийти сюда… хотя очень надеялась, что ты это сделаешь.
— Все последние дни я смотрел на телефон и вычислял в уме разницу во времени между Нью-Йорком и Лондоном, — признался Бен и наклонился, чтобы поцеловать мочки ее ушей. — Я боялся, что ты не станешь со мной разговаривать, хотя и очень хотел, чтобы этого не случилось.
— Раз мы оба хотели одного и того же, нам надо было обязательно встретиться и все выяснить, — мягко ответила Нина и решила сказать все до конца. — Когда я поняла, что мне необходимо вернуться домой и увидеть тебя — я купила билет на «Конкорд». И не потому, что могу себе позволить такую роскошь, а потому, что люблю тебя, скучала и мне ужасно обидно вспоминать, как закончилась наша последняя встреча, и нам надо решить все раз и навсегда.
Бен мгновенно понял, что Нина дает ему шанс, и если вдруг возьмет неправильный тон в разговоре или скажет неосторожное слово, может потерять ее навсегда. Нине было непросто сделать первый шаг, но она решилась на него в надежде, что Бен пойдет ей навстречу. А хочет ли он, спросил себя Бен и едва не рассмеялся вслух: кого он пытается убедить?
— Я немного ошеломлен, — честно признался Бен. — Но я никогда не имел ничего против самого короткого расстояния между двумя точками и если с этим лучше всего справляется «Конкорд», то я всецело «за». Наверное, мне следовало прилететь к тебе в Лондон, но у меня было слишком много дел. Без тебя мне было очень плохо, — признался Бен, чувствуя, что ему сразу стало легче. — И я понял, что мне не следовало делать столь лицемерные заявления.
— Значит, ты теперь не думаешь, что я собираюсь превратиться в богатую стерву с амбициями? — спросила Нина, глядя Бену прямо в глаза и положив ему руки на плечи.
— Я никогда так не думал, даже тогда, когда был слишком уставшим и говорил первое, что мне приходило в голову, — чистосердечно признался Бен и вновь обнял Нину. — Я не хочу, чтобы ты поступала с фондом так, как тебе не нравится, и не хочу, чтобы ты отказалась от денег Патриции. Для меня не имеет никакого значения, как ты собираешься поступить с ее наследством.
— Чувствую, что перелет все-таки начинает сказываться, — дрожащим голосом сказала Нина. — По- моему, в этой квартире достаточно мест, где можно было бы присесть.
Бен провел Нину в гостиную, и они сели на одну из кушеток, обтянутых шелком. На противоположной стене висел портрет Патриции, которая, казалось, говорила: «Я знаю, что поступила правильно, познакомив вас друг с другом, но вы теперь должны решить сами, как быть дальше».
Бен печально посмотрел на портрет.
— Как ты думаешь, что бы она хотела нам сказать?
— Возможно, что она надеется, что мы наконец поняли, как много значат для нас наши отношения, и, что когда люди устали и раздражены, может произойти все, что угодно. Но в том, что ты мне сказал в ту субботу, была своя доля правды.
— Твои слова тоже были во многом справедливыми. Что я жду от других жертв, на которые никогда бы не решился сам, — выдавил из себя улыбку Бен. — Я наконец-то понял, что люди, щеголяющие своими высокими моральными принципами, обычно остаются одинокими.
— Наследство Патриции Росситер изменило нас обоих. Ты наконец понял, что нельзя ждать от женщины, что она будет соответствовать идеалам, в которые ты сам давно не веришь, — пояснила Нина. — И я тоже кое-что поняла, но для этого мне понадобилось покинуть Нью-Йорк и побеседовать с Седриком Стейвеем.
— Седрик Стейвей? — озадаченно переспросил Бен. — А он здесь при чем?
— Скоро узнаешь, — ответила Нина, очень обрадованная тем, что Бен не только не знает правду, но и не догадывается о ней. Ока решила не торопиться с рассказом о тайне рождения своего отца, узнать которую советовал ей именно Бен. — Забавно, что мы меняемся, хотя порой не осознаем, что с нами происходит. Я всегда была сдержанной и застенчивой, и возможно, что останусь такой навсегда. Открыв свою фирму, я поняла, что могу действовать очень решительно в деловых вопросах, но, когда это касалось моей личной жизни, я никогда не могла сделать первый шаг.
— Возможно, поэтому ты не позвонила мне после нашей первой встречи?
Нина кивнула.
— Да, теперь я могу в этом признаться. Я не могла заставить себя снять трубку и позвонить тебе, опасаясь узнать, что тебя интересует только наследство Патриции.
— Тебе очень мешала неуверенность в себе. И зря…
— Понимаешь, я привыкла к тому, что моя осмотрительность и осторожность мешают мне сделать решительный шаг и все мои романы останавливались как бы на полуслове. Но сейчас я сумела преодолеть себя и поступить иначе.
— Ты понимаешь, что другие женщины могут теперь забыть обо мне навсегда? — улыбнулся Бен, и последние сомнения Нины исчезли. — Ты настолько разумна, что даже в тот момент, когда не могла находиться со мной в одной комнате, сказала, что полностью доверяешь мне в вопросе управления имуществом. Все эти дни я не мог забыть твои слова.
— За последнюю неделю уже двое сказали мне, что ты обязательно запомнишь мои последние слова и, если я подчинюсь зову сердца и встречусь с тобой, ты обязательно скажешь то, что я хотела бы услышать.
— Об одной я уже догадываюсь. Это была Марисса, — усмехнулся Бен. — А кто же второй?
— Мой дядюшка Седрик Стейвей, — тихо сказала Нина и увидела удивление в глазах Бена. — Ты на самом деле не знал, что старший брат Седрика был возлюбленным Патриции и отцом ее ребенка?
— Даже не догадывался, — ответил Бен. Он не мог прийти в себя после слов Нины. — Я всегда был уверен, что этот человек, кем бы он ни был, обладал положением в обществе, которое надо было учитывать и после его смерти. Ты расстроилась, когда все узнала?
— Да, конечно, я была потрясена, но, с другой стороны, почувствовала облегчение. Ты был прав, когда говорил, что мне надо решить эту загадку, но я думала, что ничего не удастся узнать, потому что прошло слишком много времени, — ответила Нина и рассказала о своей встрече с Седриком.
— Когда я говорил, что ты проявляешь недостаточный интерес к загадочному возлюбленному Патриции, я хотел, чтобы ты прочитала ее записи.
— Когда мы прощались, Седрик сказал что-то вроде того, что он все равно сказал бы мне правду, но я оказалась достаточно проницательной и сама обо всем догадалась, — сказала Нина, беря Бена за руку. — Он сказал, что когда тайны начинают приносить вред, их надо раскрывать.
— В устах старого тайного агента это звучит очень убедительно, — сухо заметил Бен. — Ты знаешь, что у Патриции было любимое выражение?
— «Никаких объяснений, никаких оправданий»? Да, Седрик сказал мне об этом. Я поняла, что Патриция абсолютно права и эти слова имеют прямое отношение ко мне.
— Каким образом? — спросил Бен, покрепче обнимая ее.
— За последние месяцы я избавилась от своего вечного страха сказать что-нибудь не то, поставив себя тем самым в глупое положение, — ответила Нина, тесно прижавшись к нему. — Теперь я не боюсь сказать, что люблю тебя, что хочу, чтобы мы поженились и провели вместе много-много лет. И я не хочу
