варить крабов.
Штёртебекер посмотрел за борт. Внизу покачивалась маленькая рыбачья лодка, и крохотный огонёк светился в тумане. Штёртебекер усмехнулся: всего-навсего ловец крабов.
— Когда он сварит свой улов, я его куплю. Скажи это ему.
С этими словами он вернулся в свою каюту и лёг спать.
Когда наступило утро и солнце рассеяло туман, Штёртебекер вышел на палубу, посмотрел через борт вниз, но никакого ловца крабов не было. Штёртебекер окликнул вахтенного. Никто не отозвался. Тогда он пошёл в кубрик команды. Его парни крепко спали. Он разбудил старшего и приказал отыскать матроса, стоявшего на вахте.
Едва он подошёл к своей каюте, как услышал громкий крик:
— Впереди корабль!
Может быть, это «Пенящий»? Клаус вернулся на палубу. Сквозь дымку расползающегося тумана он увидел приближающийся большой корабль. Нет, не «Пенящий»… Не один ли это из гамбургских торговых кораблей, которых хотел подкараулить Магистр?.. Штёртебекер громовым голосом отдавал команды на палубе. Матросы быстро сбежались: они стали карабкаться на мачты и поднимать паруса. Штёртебекер ухватился за румпель, чтобы положить «Тигра» под ветер. Но руль не поворачивался. Он приложил все силы, чтобы повернуть руль, но тот даже не пошевельнулся, словно примёрз. Между тем неизвестный корабль, высокобортная когга, был уже на расстоянии окрика. Странный корабль, пёстрый, как морское чудище, коричневый и серый…
— Что с рулём? — закричал Штёртебекер.
Ответа он не получил.
Оставив руль, он приложил руки ко рту и закричал:
— Эй, что за корабль?.. Гамбургский?..
Молчание.
На корме неизвестного корабля подняли гамбургский флаг с белыми городскими воротами на красном фоне.
Штёртебекер облегчённо вздохнул. Ну, ладно, раз гамбургский корабль — опасаться нечего. Он закричал ещё раз:
— Что с рулём? — И дёрнул неподвижный румпель.
Вдруг громовой раскат заполнил тишину утра. Сразу же за ним последовал страшный треск. Грот-мачта «Тигра» с грохотом упала на палубу. На баке[59] был расщеплен фальшборт.
Предательство… Нападение…
— К оружию! — крикнул Штёртебекер. — Краболов… Вахтенный… Измена! Держитесь, друзья, мы возьмём их на абордаж[60]! «Пенящий» придёт к нам на помощь! К оружию, — кричал он. — Смерть патрициям! Смерть предателям!..
Новый залп. «Тигр» поднялся на дыбы. Доски взлетели в воздух. Среди обломков полегли многие пираты.
— Где оружейник? — орал Штёртебекер. — Почему не стреляет наша пушка?
Оружейника не было. Лишь позже Штёртебекер узнал, что среди его парней было четверо вражеских лазутчиков, они ночью заткнули оружейнику рот и выбросили его за борт. Кроме того, они забили дверь крюйт-камеры. Ловец крабов никаких крабов не варил, а плавил свинец и расплавленным свинцом залил рулевую цепь…
— Измена! Измена!.. Ох, Магистр Вигбольд, я был несправедлив к тебе!.. Твоё недоверие было оправдано… Я был глупцом, доверился слову патрициев… Измена!.. Где же «Пенящий»?
Беззащитный «Тигр» доставался врагу! Смертельно раненный, он качался на волнах — игрушка ветра и коварных гамбуржцев.
Штёртебекер собрал уцелевших и ждал врагов. Был бы его корабль способен двигаться, подчинялся бы руль его рукам — и «Морской тигр» бесстрашно пошёл бы на сближение с намного лучше вооружённым вражеским кораблём и прижался бы к его борту. Тогда, как во всяком честном бою, все решал бы меч… Но не в честном бою предстоит им пасть. Измена, коварство и подлость берут верх…
Когда Симон ван Утрехт увидел, что на лишённом управления полуразрушенном корабле осталось всего около дюжины пиратов, он приказал взять судно на абордаж. Медленно приблизилась «Пёстрая корова» к изуродованному ядрами «Морскому тигру».
Оставшиеся в живых пираты и не думали сдаваться. Клаус Штёртебекер сражался во главе своих товарищей; видя смерть перед глазами, видя, что гибель неизбежна, они все же геройски боролись. От меча Клауса один за другим падали ганзейские наёмники.
— Богатых враг! — кричал он, нанося удар. — Бедных друг! — нанося другой.
И все же знал — спасения нет.
Ганзейцы уже заняли фордек, ахтердек, на средней части корабля происходила ожесточённая рукопашная схватка. Топоры пиратов были ужасным оружием. Ганзейским наёмникам не удавалось одолеть эту маленькую горстку храбрецов. Они уже начали под ударами меча Штёртебекера отступать. И тут Симон ван Утрехт прибегнул к новой хитрости. Он приказал бросить с высокой кормы на Штёртебекера и его товарищей стальную сеть. Тотчас же спрыгнули вниз его наёмники и затянули её: Штёртебекер и девять его друзей были схвачены
Связанного Штёртебекера доставили к Симону ван Утрехту. Торжествующая усмешка появилась на его лице, когда страшный пират предстал перед ним как пленник.
— Ну что, Штёртебекер? — с издёвкой спросил он. — Теперь ты во второй раз нанесёшь визит магистрату славного города Гамбурга.
Штертебекер подошёл вплотную к Симону ван Утрехту и плюнул ему в лицо.
ЭПИЛОГ
Водном из переулков Гамбурга, неподалёку от гавани, приютился хорошо известный горожанам кабачок «У людоеда», завсегдатаями которого были моряки. Спускаешься на несколько ступенек вниз и попадаешь в низенькое, но удивительно вместительное помещение. Под потолком чучело акулы, отсюда и название кабачка.
С некоторых пор постоянными посетителями этого заведения стали два человека. Никто не знал, на каком корабле они получили свои тяжёлые увечья, но чувствовалось, что оба они люди бывалые. Один из них был слепой, худой, высокого роста, седовласый, бледный; другой — одноногий: деревяшка, прикреплённая на ремнях, заменяла ему левую ногу. Оба ежедневно по много часов сидели за деревянным столиком, пили пиво, не говоря друг другу ни слова, но внимательно прислушивались к разговорам других.
Иногда кто-нибудь из выпивающих или играющих в кости моряков вспоминал, что когда-то встречался в городе с казнённым пиратом Клаусом Штёртебекером. Слепой, прислушиваясь, поднимал голову. А одноногий примечал говорившего.
Незаметно приглашали они потом этого моряка за свой стол, ставили перед ним кружку пива, расспрашивали о том, о сём и, наконец, о том, как погиб пиратский капитан Штёртебекер и его товарищи.
Так постепенно они узнали о победе хитрого Симона ван Утрехта, лазутчик которого перед битвой залил свинцом рулевую цепь на корабле Штёртебекера, о ярости патрициев, которым не пришлось прибрать к рукам его сказочные сокровища. Оба смеялись, когда им рассказывали, что у Штёртебекера, как теперь точно известно, мачты на корабле были из чистого золота и только сверху обшиты тонкими досками. Рассказывали также, как плененный пират, зная присущую патрициям алчность, предложил им в качестве выкупа вымостить берега Эльбы от Куксхавена до Гамбурга золотыми дукатами. Но он требовал для этого немедленно освободить его. Патриции же хотели сначала получить золото. Так они и не пришли к соглашению.
Однажды моряк, который уже долго болтался на берегу и бесцеремонно пользовался добротой друзей инвалидов — пил и ел за их счёт, сказал, что он был очевидцем казни Штёртебекера и его товарищей. Он вызвался провести их на Грасбрук и показать место, где состоялась казнь.
По пути он беспрерывно болтал, мешая правду и вымысел, одна история была драматичнее и
