халате. Ей грозила какая-то опасность, и я должен был спасти ее.
Я вскочил с кресла и прислушался.
Царящую в доме тишину нарушало только негромкое тиканье часов на площадке. Я побежал в комнату Марты. Сначала мне показалось, что она спит, но потом я разглядел на постели только скомканное одеяло. Я окликнул Марту, но ответа не было. Продолжая звать ее, я торопливо сбежал вниз. Повсюду стояла глубокая тишина, и так продолжалось до тех пор, пока я не выскочил на террасу над темным садом: там до меня долетел ее зов.
Полная луна ярко освещала ее клетчатый купальный халат и белое, как у мертвеца, лицо. Еще минута — и я уже обнимал ее, а она рыдала и не могла поверить тому, что я жив.
— Наверное, мне это приснилось, Раф, но я была уверена, что ты лежишь где-то здесь — раненый, а может, и умирающий.
Она была ужасно испугана, и я тоже.
Я знал, кто послал эти сны — их не трудно было послать даже без помощи телепатии. Мы так боялись друг за друга, повсюду нам мерещились опасности, и во сне наша тревога не хотела покидать нас.
Мы поднялись по ступеням на широкую террасу, залитую этим проклятым ярким лунным светом. Из дверей библиотеки вышел Дэвид и преградил нам путь. В руках он сжимал двустволку и на таком расстоянии не мог промахнуться.
Дэвид!
Он не ездил в город. Он все время был в своей комнате и ждал. Глаза его были широко раскрыты и пусты, холодные блики лунного света плавали в его зрачках.
Рядом стояла Эриан.
В отчаянии я попытался загородить собой Марту и крикнул:
— Дэвид!
Он слегка повернул голову, словно услышал какой-то далекий, очень далекий звук, нахмурил брови, однако не сказал ни единого слова.
Эриан тихо произнесла:
— Мне очень жаль, Раф и Марта, что так получилось. Мне не в чем упрекнуть вас, вы были добры ко мне. Если бы Марта не разгадала моих замыслов… Однако теперь не время каяться. Все должно кончиться здесь, в эту ночь.
— Эриан… — начал я.
Два черных ствола охотничьего ружья угрюмо уставились на меня. На руке Дэвида, на протянутом к курку пальце сверкало блестящее кольцо.
— Эриан, Дэвид совершил серьезный проступок. Мы знаем об этом, но разве это дает вам право убивать всех нас — Бэт, Марту…
— Я дала обет своим богам, — прошептала Эриан. — У меня тоже были отец и мать, брат и сестра. Я очень любила их. И был еще кое-кто, кто мог бы стать моей второй половиной…
— Я отправлю вас обратно, — сказал я. — Я пошлю корабль к Альтаиру. Только отпустите Марту.
— Как я могу вернуться после того, что он со мной сделал? Как я могу начать новую жизнь с той кровью, которая уже лежит на мне? Нет. Я возьму у Дэвида все, что он любит, даже сам космос, и только тогда расскажу ему, в чем его вина.
— Понятно, Эриан. Но почему Марта? Она не может остановить вас. Если Дэвид убьет меня, этого будет достаточно. Его будут судить за совершенное убийство, все всплывет наружу, и это будет его концом, независимо от того, что решит суд.
С невыразимой печалью Эриан улыбнулась:
— Вы должны знать, что думает Марта. Ее тело очень хочет жить, однако сердце говорит: «Без Рафа — нет!» — а сердце сильнее тела. Нет, Раф, если она останется жива, она вытащит Дэвида из клетки, только для того, чтобы отомстить мне. А теперь давайте прекратим мучить друг друга.
И она болезненно поморщилась.
Существо, стоящее рядом с нею, почувствовало ее безмолвный приказ. Ружье поднялось, и я понял, что это конец.
Я еще раз яростно выкрикнул его имя. Дэвид находился в двадцати пяти или в тридцати футах от меня.
Я оттолкнул Марту в сторону и, пригнувшись, бросился к Дэвиду. Это было бессмысленно, но ничего лучшего я придумать не мог.
Целую вечность спустя до меня долетел его стон. Он стонал так же, как старый Бек в тот день. Я понял, что он не хотел убивать меня.
Эриан что-то шептала. Кристалл в ее тиаре сверкал, лицо было исполнено страшной, нечеловеческой силы. Дэвид испустил низкий предсмертный вой. На его руках и шее набухли вены. Глаза женщины с Альтаира горели, как пурпурные звезды. Стволы ружья все еще целились в меня, и палец Дэвида напряженно согнулся на спусковом крючке.
Кто-то, словно ветер, метнулся мимо меня.
Кто-то в клетчатом бросился — не на Дэвида — на Эриан. Раздался вопль — не знаю чей, может быть, мой. Ружье грохнуло из обоих стволов, раскаленный вихрь пронесся над моим плечом, и горячий металл обжег мне руку, когда я в последний момент отбил ружье вверх. Выстрелы никого не задели, пули только сшибли ветви деревьев.
Дэвид с протяжным стоном выронил ружье.
Я оглянулся. Марта склонилась над каменной балюстрадой, дрожащая, рыдающая и торжествующая. В руке ее сверкала хрустальная тиара…
Я перенес обмякшее тело Эриан в дом — легкое, хрупкое, птичье тело с переломанными костями. Она упала с террасы на утрамбованную землю сада и тяжело ударилась. Волосы ее распустились и свисали через мою руку плотным пурпурно-багряным покровом, переливающимся в лунном свете.
Я бережно положил ее на диван. Она посмотрела на меня подернутыми туманом глазами и отчетливо сказала:
— Животных я могла принудить поступать против их воли. Человеческий мозг неизмеримо сложнее, а значит, и сильнее. С человеком мне не справиться.
Она замолчала. Через несколько трагических минут вновь раздался ее шепот:
— Как жаль, Раф, что приходится умирать так далеко от родного дома.
Вот и все.
Грохот выстрелов разбудил слуг. Они сбежались к нам со всего дома.
Я сказал им, что Дэвиду показалось, будто в сад проникли грабители, и он выстрелил, а Эриан от неожиданности упала с террасы. Они поверили. Они обязаны были поверить. Почему бы и нет? Дэвид ошеломленно сидел, сгорбившись на холодном камне, и смотрел в никуда. Я не мог заговорить с ним, не мог дотронуться до него. Я велел слугам увести его в дом и позвонить кому следует в город. Затем я увел Марту в ее комнату.
— Все будет в порядке, — успокаивал я ее. — Несчастный случай. Говорить буду я сам. Ты не будешь даже упомянута.
— Мне наплевать, — заявила она охрипшим голосом, — мне на все, абсолютно на все наплевать, лишь бы только ты был жив и здоров.
Она судорожно обняла меня, крепко, до боли.
— Мне жаль, что я убила ее. Я вовсе не хотела ее убивать. Но я сделала бы это снова не задумываясь. Сделала бы еще раз, потому что она хотела убить тебя!
Она перевела дух, стиснула меня еще крепче и перешла на крик:
— Ты дурак, ох какой же ты дурак! Зачем ты бросился к Дэвиду? Ты хотел, чтобы он выстрелил в тебя, а не в меня!
Она еще много чего говорила, однако в конце концов устала и затихла. Я уложил ее в постель, дал снотворного, и она немедленно уснула.
Оставив с ней пришедшую на вызов горничную, я спустился вниз. Мне было что сказать Дэвиду.
Вот каким образом традиции семьи Макквари, лелеемые более двухсот лет, были нарушены. Даже дом пропал, потому что никто из нас не захотел в нем оставаться. Дэвид никогда больше не пойдет в