видения.
Лицо незнакомца с Высокого плато. Хит видел каждую черточку этого лица, огнем нарисованную в воспаленном мозгу.
Квадратная челюсть, твердый изгиб рта, нос с горбинкой, точно ястребиный клюв; белый шрам на белой коже; глаза как лунные камни, только жгучие, блестящие; длинные серебряные волосы, связанные узлом и скрепленные золотыми цепочками воина.
Руки трясли Хита, ладони били по щекам.
Дракон вопил и хлопал крыльями, но не мог вырвать глаз у незнакомца, поскольку был накрепко привязан к изголовью кровати.
Хит отдышался, содрогнулся в последний раз, всхлипнул и пришел в себя.
Он готов был убить этого человека, укравшего у него драгоценные минуты покоя. Он уже изготовился для удара, ибо все посетители Дворца делали вид, что их это не касается, и лишь искоса, со страхом и ненавистью, поглядывали в его сторону. Но заводить драку не стоило: горец был крупным, сильным мужчиной, куда более сильным, чем Хит в свои лучшие дни. Следовательно, оставалось только упасть на койку и покорно наблюдать, как уходят последние силы.
— Говорят, ты нашел Лунный Огонь, — сказал незнакомец.
Хит удивленно смотрел на него одурманенными глазами и молчал.
— Говорят, что ты — Дэвид Хит, землянин, капитан «Этны».
Хит опять не ответил, внимательно рассматривая причудливую игру света и тени на стене возле горящего факела.
Хит всегда был тощим и жилистым, но теперь и вовсе исхудал. Кости его лица страшно выдавались под натянувшейся кожей. В черных волосах и неухоженной бороде пробивалась седина.
Горец внимательно и задумчиво посмотрел на Хита и наконец произнес:
— Я думаю, все вранье. Никакой ты не Хит.
Хит невесело улыбнулся.
— Очень немногие добрались до Лунного Огня, — продолжал венерианин. — То были люди сильные, бесстрашные.
После долгого молчания Хит прошептал:
— Они были глупцами.
Он обращался не к горцу. Он забыл о нем. Его темный безумный взгляд был устремлен на что-то, видимое ему одному.
— Их корабли гниют в зарослях плавучей травы Верхних морей. Маленькие драконы склевали их тела. — Хит говорил хрипло, монотонно, рассеянно. — За морем Утренних Опалов, за травами и за Стражами, за Драконьим Горлом и еще дальше — я видел
По его телу прошла судорога, исказила изможденное лицо. Он поднял голову, как человек, силящийся вздохнуть; свет факелов заплясал на его лице. Во всей громадной комнате не было слышно ни звука, ни шороха, только тяжелое сопение притихших людей раздавалось вокруг.
— Одни боги знают, где они теперь, эти сильные, храбрые люди, прошедшие через Лунный Огонь. Только боги знают, кто они теперь. Они теперь не люди, если вообще живы. — Хит замолчал. Глубокая дрожь пробежала по его телу. Он опустил голову. — Я смог дойти только до окраины.
В полной тишине горец засмеялся:
— Я думаю, ты врешь.
Хит не шевельнулся и не поднял головы.
Венерианин наклонился над ним и сказал громко, чтобы землянин услышал его сквозь расстояние, созданное наркотиками и безумием:
— Ты похож на других, на тех немногих, которые вернулись. Только они не прожили и месяца: они умерли или покончили с собой. А ты, я вижу, зажился!.. — Он схватил землянина за плечи и, резко встряхнув, закричал: — Сколько времени ты живешь?
Маленький дракон завизжал, дергаясь на привязи. Хит застонал.
— В аду… — прошептал он. — Вечно.
— Три сезона, — сказал венерианин, — и часть четвертого. — Он выпустил Хита и отступил назад. — Ты никогда не видел Лунного Огня. Ты просто знал, что нарушившие табу живут на всем готовом до тех пор, пока их не настигнет кара богов!
Он сбросил чашу. Та разбилась, и по полу разлилась лужа пузырящейся золотистой жидкости с тяжелым запахом.
— Ты этого хотел! Ты знал, как скрасить остаток своей тупой жизни!
Во Дворце Наслаждений послышалось тихое злобное ворчание.
Затуманенные глаза Хита различили жирную квадратную тушу приближавшегося Карлуны. Больше трех сезонов Карлуна повиновался традиционному обычаю — кормил и поил парию, который был посвящен гневу богов, ревностно хранящих тайну Лунного Огня. Теперь Карлуна был полон сомнений и очень зол.
Хит громко захохотал. Он слишком мало выпил сегодня, и это сделало его безрассудным и истеричным. Сидя на койке, он смеялся всем в лицо.
— Я был только на краю, — сказал он. — Я еще не бог. Но уже и не человек. А если вам угодно
