пришлось ударить одного из них подставкой для зонтов.
Не сделай он этого, их сейчас было бы трое: Алан, Ник и Оливия. Трое беззащитных.
Пора-то оно пора, но когда я вижу, как он деловито вертит в руках пистолет — словно карандаш над кроссвордом, у меня все внутри обрывается. Я должен был сам всех спасать.
Пистолет у Алана под присмотром, Нику в руки он его не дает.
— Это не игрушки, — сказал он как-то раз.
— Знаю, — ответил Ник, не отрывая глаз от оружия. — В игрушках нет толку.
Когда я спросил Ника, что ему подарить на день рождения, он ответил: «Нож». Я сказал, что ножи не дарят. Он замолчал, глядя на меня в упор. Не знаю, смогу ли ему объяснить, что такое примета.
— Вот подрастешь — тогда куплю.
— А долго мне еще расти?
— До семи лет.
Порой мне кажется, что у него нет никаких сил. А может, и есть, только он не видит нужды ими пользоваться, защищать нашу семью. Обычно я твержу себе, что это из-за талисмана, который Алан заставляет его носить. Нику от этого больно. Я раз увидел, что кости и кристаллы оставляют у него след на коже, и велел их снять, но Алан, как непреклонная мамаша, вливающая лекарство в рот плачущему младенцу, сказал «нет».
Ник, правда, никогда не плачет.
Ему нравится наблюдать, как я чиню вещи. Когда трубы начинают течь так, что тянуть нельзя, когда машина ломается, я принимаюсь за ремонт. Вскоре меня охватывает ощущение смертельной угрозы, волосы встают дыбом и я, поворачиваясь, ловлю на себе взгляд его черных глаз.
В этот раз я специально подыскал нам такой старый дом, где что-нибудь постоянно ломается. Думаю, Нику будет полезно поучиться какому-нибудь простому ремеслу.
Когда мы заняты ремонтом, Алан смотрит на нас, словно на шаманов, и уходит учить арамейский.
— Только мы с тобой, да, Никки? — спросил я как-то раз, и он улыбнулся одним краем губ, спрятав руки в карманы.
— Наверное.
Когда мы идем в магазин «Сделай сам» и оставляем Алана дома, Ник машинально берет меня за руку, переходя дорогу, а на другой стороне улицы сразу отпускает. Но на несколько секунд его пальчики стискивают мою ладонь. И в магазине я иногда беру его на руки — показать отвертки и гаечные ключи.
— Мой парень любит мастерить, — сказал я в прошлый раз продавцу, без всякой задней мысли. Бывают такие моменты.
А бывают и другие — как в прошлом месяце на Ярмарке Гоблинов. Мы боялись, что кто-нибудь заметит глаза Ника. Алан так крепко держал его за руку, что оставил царапины от ногтей.
Никто так и не заметил. Людям в голову не приходило, что демон может быть ребенком. Его просто считали странным, под стать Оливии, но тут же начинали улыбаться, когда видели их с Аланом рука в руке.
— Присматриваешь за братиком? — спросила Филлис.
Алан застенчиво улыбнулся (обычно при этом все улыбались в ответ) и сказал:
— Как могу.
Филлис дала им обоим конфет, и Ник даже сказал «спасибо» — правда, Алану пришлось пихнуть его в бок.
Когда мы шли мимо танцовщиков, он вдруг застыл, как громом пораженный.
В одном круге был демон в обличье женщины с кроваво-красными губами. Она стояла, одетая в огонь, словно в платье, и оранжевые языки взбегали по ее белым плечам.
Ник смотрел на нее, а она — на него.
— Пойдем, Никки! — Я схватил его за руку и потащил за собой — ему пришлось бежать вприпрыжку, чтобы догнать нас с Аланом. Но вот он оглянулся и чуть не упал.
Наш Ник, от которого редко дождешься самостоятельных действий, а тем более — суждений, вдруг произнес:
— Она красивая.
Я обернулся вслед за ним. Демоница смотрела ему вслед, вслед Нику. Языки пламени обвивали ее руки подобно цепям, а пальцы были похожи на ледяные сосульки, острые, как иглы.
До того, как написать это, я укладывал Ника спать. Алан остался с Меррис и ее танцовщицами, а Ник допоздна ждал его перед окном. Я решил ему почитать две сказки, чтобы не было одиноко, и к концу он как будто задремал — глаза стали сонными, голова склонилась к подушке. Почти ребенок, подумал я, и почти родной.
Как-то без задней мысли я спросил: «Ты меня любишь?» — машинально, инстинктивно, как спрашивал Алана в самом раннем детстве. Он тогда широко улыбался, вскидывал ручонки, как будто получил приз за правильный ответ, и кричал: «Да!», а мы с Мари подхватывали его на руки и целовали в ответ.
И вот Ник отвернулся от меня.
— Нет, — сказал он вечно холодным, пустым голоском. И тут же заснул».
Мэй подняла глаза и посмотрела на Ника, которого язык не поворачивался назвать «Никки».
— Так всегда происходит, — невыразительно сказал он. — Демон не может сделать человека счастливым. А люди думают иначе. — Ник отвернулся и добавил тихим шепотом, с каким разгорается пламя: — Я сомневаюсь, что мы на это способны.
— Ты знал насчет Себа? — спросила Мэй. — Не в смысле колдовства, про другое. О нем и Джеми. Поэтому ты засмеялся, когда услышал, что я с ним встречаюсь?
Ник метнул в нее взгляд.
— Да, — ответил он через минуту.
— А почему не сказал?
— Алан как-то мне говорил: не можешь обманывать — не выдавай секретов, — объяснил Ник. — Я решил, ты сама догадаешься.
Точно, она должна была догадаться сама. Слишком уж терпим был Себ к ее приступам недовольства, слишком терпим к отношениям, где его проверяли и держали на расстоянии. А когда она пыталась сблизиться, он всякий раз взбрыкивал, якобы боясь не оправдать ее надежды.
— А ты сам откуда узнал?
— Я же демон, — отозвался Ник будничным тоном, — а мы тысячу лет наблюдали за людьми. Я умею распознавать желания.
«Ты так ревнуешь ко мне, что не можешь сдержаться», — сказал Ник Себу. Потому что сам проводил больше времени с Джеми и нравился ему. А она-то, дура, считала, что речь шла о ней.
— Супер, — тихо отозвалась Мэй.
— Хочешь, я его убью?
Очень непривычно было слышать, как кто-то говорит это всерьез.
— Нет! — вырвалось у Мэй.
— Он оставался с тобой и Джеми наедине, — сказал Ник. — Мог сто раз поставить метку. — Его тон стал жестким и резким, как проволочная удавка. — Силы у него, скорее всего, немного, иначе я почувствовал бы, однако с такой меткой это не важно. Он мог убить любого из вас.
— Но не убил. Сомневаюсь, что он вообще собирался нам вредить.
— Да ну? — спросил Ник. — Знаешь, у кого нет возможности передумать? У покойника.
— Ник, нет! — снова выкрикнула Мэй и отвернулась. Было слышно, как он встает и проходит на ее сторону комнаты, останавливается в нескольких дюймах от места, где она сидит.
— Но ты… тебе же плохо! — сказал Ник, нависая над ней тенью.
Мэй заглянула ему в глаза.
— Знаю. Потому и пришла сюда — с тобой мне становится легче.
— Что? — выпалил Ник. — Как?
Он вдруг яростно нахмурился, словно она чем-то его разозлила. Мэй не стала класть ему руку на плечо — чего бы не хотела метка у нее на шее.
