коридоре, находилась ванная комната с огромной ванной и кранами, извергавшими горячую и холодную воду. Для каждых десяти пассажиров была своя ванная комната, и мы могли принимать ванну, сколько хотели. Другое чудо было по соседству с ванной – ватерклозет с тремя кабинками. Я была просто заворожена: ни о чем подобном даже не подозревала. Когда я вспомнила, сколько сил и времени мы тратили в миссии на то, чтобы согреть воду на печке для купания детей, вырыть помойную яму, натаскать воды, я решила, что, если когда-нибудь стану богатой, я куплю ванну и ватерклозеты и отправлю в миссию в Цин Кайфенг.
Мы вышли в полдень, спустились вниз по реке Вэй-хэ и оказались в открытом море. Это тоже чудо, но другого рода. Сначала я просто стояла у борта и смотрела на это необъятное водное пространство, уходящее за горизонт. Вдруг во рту у меня пересохло, я почувствовала тяжесть в желудке, и меня скрутило. Я провела остаток дня в каюте, не в состоянии даже подумать о еде и в полной уверенности, что умираю.
Постепенно морская болезнь отпустила. Через два дня я была абсолютно здорова и ела с большим аппетитом. На судне было так много еды, что нам в миссии только отходов хватило бы на два дня. Пассажирами, в основном, были купцы, торговые интересы которых были связаны с Китаем. Еще были две дамы из других миссий и два английских армейских офицера. Я была для всех объектом повышенного внимания, и они старались меня разговорить. Всех интересовало, как я жила в Китае так долго. Я была предельно вежливой, но лишь отвечала на вопросы и ничего не рассказывала сама.
Первая остановка была в Гонконге. Город был похож на огромный человеческий улей. На крохотном острове обитало столько народу, что тысячи вынуждены были ютиться в сампанах и джонках в гавани и закрытых бухтах. Мы простояли в Гонконге всего двенадцать часов, но смогли съездить на экскурсию. Я с удовольствием ходила по улочкам с многочисленными магазинами и лавками и прислушивалась к гулу человеческой речи. Я понимала некоторые диалекты, но южный, кантонский, был мне недоступен. Доктор Колби купил мне в подарок красивый зеленый шелковый шарф. Когда мы вернулись на корабль, уже темнело. Я оставила доктора и миссис Колби и отправилась к себе в каюту причесаться, предвкушая, с каким удовольствием умоюсь теплой водой.
На стойке в коридоре ключа от моей каюты не было, он торчал в двери. Я решила, что это, наверное, стюард перестилает постели, что до сих пор удивляло и забавляло меня. Но когда я открыла дверь, то вздрогнула от неожиданности. Свет горел, а в каюте было так, как будто по ней пронесся вихрь. Кто-то вынул одежду из шкафа и разбросал по каюте. Все ящики из прикроватной тумбочки перевернуты. Матрасы и постельное белье с обеих коек свалены в кучу в углу. Мой чемодан вытащен из-под нижней полки, все мои сувениры разбросаны.
Я ступила внутрь, и тут же мои нервы забили тревогу: я почувствовала, что за дверью кто-то есть. Но было поздно. Могучая рука закрыла мне рот, тут же захлопнулась дверь и погас свет. Одной рукой человек крепко прижимал мою голову к своей груди, а другой – обхватил меня за талию, прижав к ней мою руку. Сердце колотилось от ужаса, кровь громко стучала в висках.
Он поднял меня и понес, а я попыталась укусить его за руку, но ничего не вышло, он был начеку и еще сильнее зажал мне рот. Я брыкалась, но опять мне не удалось в него попасть, потому что он развернул меня наперевес, и я не могла дотянуться до него ногами. Свободной рукой я попыталась достать до его лица сзади, но попала в голову, и пальцы скользнули по волосам. В следующее мгновение меня швырнули об стенку и я услышала, как хлопнула дверь рядом с моей головой. Он бросил меня в гардероб.
Я с трудом поднялась на колени, в шкафу было мало места. Хватая ртом воздух, я изо всей силы навалилась на дверцу: она была закрыта на ключ. С большим трудом мне удалось подавить вопли, которые рвались из груди. Я искусала в кровь губы. Все-таки мне удалось побороть надвигавшуюся истерику и встать на четвереньки, чтобы перевести дух и успокоиться. Приложив ухо к двери, я прислушалась: из комнаты не доносилось ни звука. Я уперлась спиной в дверцу, руками и ногами – в стенку, собралась с силами, хрупкий замок щелкнул, и я выкатилась в темноту. Я пробралась сквозь препятствия, разбросанные на полу, и включила свет. В каюте никого не было. Я попробовала открыть дверь, но она оказалась запертой снаружи. Он просто повернул ключ, когда уходил. Я принялась кричать и колотить в дверь. Меньше чем через минуту я услышала шаги и щелканье замка. Я распахнула дверь и увидела миссис Колби, глядящую на меня с изумлением.
– Что, ради всего святого, происходит, дитя мое? – воскликнула она. – Боже мой? У тебя рот в крови и волосы… – Она запнулась, увидев через мое плечо, хаос, царящий в каюте.
– В моей каюте был какой-то мужчина, миссис Колби, – сказала я, пытаясь унять дрожь в голосе. – Он перевернул мои вещи и ждал за дверью, когда я вошла.
– Мужчина! Но кто? – взвизгнула она.
– Я не видела его. Он выключил свет и затолкал меня в гардероб. Я… я думаю, что застала его врасплох, когда он обыскивал каюту.
– Обыскивал? Зачем?
– Я не знаю, миссис Колби. – Я вдруг почувствовала, что очень устала. – У меня и красть то нечего, но, может быть, он не знал?
Кошмар продолжился. Я должна была обо всем рассказать доктору Колби, затем – старшему помощнику и судовому врачу и, наконец, самому капитану, полному мужчине с бородой, который был похож на фотографии принца Уэльского. Врач измерил мой пульс и ощупал голову. Он хотел, чтобы я выпила какое-то лекарство, успокаивающее нервы. Я упрямо отказывалась, что было невежливо, но я никогда бы себя так не вела, если бы не случившееся. Миссис Колби рассердилась на меня. Но, думаю, она сердилась из-за того, что сама расстроилась. В конце концов, она выпила успокаивающее.
Мне было задано невероятное количество вопросов, на которые я не могла ответить. Все были подавлены. Судно обыскали, но никого постороннего не нашли.
– Скверное дело, – сказал капитан. Он сидел за большим письменным столом. – Мне очень жаль, мисс Уэринг. – Затем он обратился к доктору Колби, стоящему рядом со мной: – Примите мои извинения, доктор. Вор – какой-то китаец, которому удалось проскользнуть на борт незамеченным, уверяю вас. В каждом порту промышляют воры. Мы держим под наблюдением сходни и грузовые люки, но им сам черт не страшен. Я даже знал таких, которые пролезали в иллюминатор. Боюсь, в нашем случае именно так и произошло. Он проскользнул, когда стемнело, а барышня застала его врасплох. – Он спросил у меня:
– Что-нибудь пропало, моя дорогая?
– Я еще не знаю, сэр. Можно я схожу и посмотрю? Вы позволите?
– Конечно. Мы возместим вам ущерб. – Он нахмурился и стал суровее. – Я вижу, негодяй разбил вам губу. Поверьте мне, если мы его поймаем, я прикажу высечь его как следует, прежде чем вышвырнуть вон. И я хочу, чтобы вы знали: я считаю вас очень храброй и решительной девушкой.
– Он не разбивал мне губу. Я… я сама прокусила, чтобы не кричать. Я боялась, что если закричу, то уже не остановлюсь. Я совсем не храбрая, – ответила я.
Он с любопытством посмотрел на меня и улыбнулся:
– Мисс Уэринг, вы только что дали определение храбрости, знаете вы это или нет.
Я не поняла, что он имеет в виду и с радостью ушла. Миссис Колби хотела помочь мне прибрать в каюте, но я уговорила ее пойти лечь. Она все еще была бледной и расстроенной. Когда стюард привел в порядок постели, я попросила его уйти, закрыла каюту и принялась разгребать завалы. Несмотря на все, что рассказал капитан, я не верила, что на меня напал китаец. Это был слишком крупный мужчина для китайца, и, конечно, чересчур крупный, чтобы пролезть в иллюминатор. В любом случае, он прошел через дверь, и его бы обязательно заметили на судне, будь это китаец. Вероятнее всего, думала я, что это кто-то из команды, может быть, матрос, но я не сказала об этом капитану, потому что нечестно обвинять, не имея доказательств.
Я повесила одежду в шкаф, положила на место содержимое ящиков. Осталось собрать разбросанные сувениры. Я нашла их один за другим и сложила обратно в чемодан. Казалось, что все на месте: молитвенник и образцы вышивок, фотография родителей в рамке и голубая лента, сандалии и бесхитростные подарки девочек мне на прощание: красивый камешек, разноцветное перо, детский рисунок. Кусок старого холста с рисунком дома, «Луноловов», тоже на месте, все так же свернут, как и был, когда я укладывала его в чемодан перед отъездом.
Я наклонилась, чтобы получше разглядеть содержимое чемодана, стараясь вспомнить, не пропало ли
