мужу и Роберту войти. Я чувствовала себя неловко и глупо. Мистер Фолкон по-прежнему выглядел изможденным, но он улыбнулся мне, поцеловал в лоб и так просто и сердечно поблагодарил, что я почувствовала себя легко и свободно. А Роберт, казалось, был очень растерян. Он был мрачен и обеспокоен чем-то и пробормотал всего несколько слов. Он вел себя необычно, от его самоуверенности не осталось и следа. Я его не узнавала. Неужели это Роберт Фолкон, с которым я разговаривала в Цин Кайфенг, который решительно вошел в «Высокие заросли» и попросил разрешения встречаться со мной, который всего несколько недель назад целовал меня?
Я спала крепко и без сновидений. Утром, когда я проснулась, шторы уже были отдернуты. Я увидела, что снег больше не идет. Плечи по-прежнему болели, но, несмотря на это, я чувствовала себя здоровой и даже голодной. У моей постели сидела горничная, и, как только я открыла глаза, она поспешила сообщить хозяйке. Через десять минут она вернулась с подносом, и следом за ней вошла миссис Фолкон.
– Здравствуй, дорогая Люси! Надеюсь, ты хорошо спала. Метью все просит, чтобы ты пришла, но я сказала, что нужно подождать, пока не придет доктор.
Я завтракала, а миссис Фолкон стояла у окна и, глядя на покрытую снегом долину, говорила о красоте и жестокости природы так просто и понятно, что я сама не заметила, как отвечаю ей, и подумала, как отличаются два этих дома. Миссис Грешем говорила лишь о домашних делах и обычных сплетнях.
Утром же, чуть позже завтрака, пришел доктор Чейн, веселый, краснолицый человек. Он проверил мой пульс, измерил температуру и сказал:
– Ну-с, барышня, как вам это удается? После такой увеселительной прогулки большинство моих пациентов слегло бы в постель на неделю. За каким лешим вам удалось так быстро прийти в себя? Вы что, собираетесь лишить меня практики, да? – Он повернулся к миссис Фолкон: – Пожалуйста, пусть Метью останется в постели еще на один день, мэм. Что до этой барышни, то, если захочет встать, не возражайте. Она – чудовище, мэм, вот кто она. – Он подмигнул мне, собрал свои инструменты и удалился. Я спросила у миссис Фолкон:
– Неужели я должна уйти?
– Конечно нет, дорогая. Я уверена, что Грешемы не ожидают, что ты так быстро поправишься. Ты хочешь остаться в постели или оденешься? Твою одежду постирали и погладили, а маленькая горничная Пегги сказала, что может одолжить тебе свою выходную юбку. Боюсь, мои будут тебе велики.
– Я бы хотела встать.
– Хорошо. Садись, я тебя причешу, а потом принесут горячей воды, и ты примешь ванну.
Через час, в своей блузке и чужих юбке и туфлях, я была в комнате Метью. Он почти не помнил ничего из того, что с ним приключилось накануне, и его, в основном, беспокоил кролик. Я в замешательстве не нашлась, что сказать, когда он обиженно спросил меня, почему я оставила кролика. Его мать сделала мне большие глаза и пожала плечами, извиняясь передо мной и изображая шуточное отчаяние. Я пообещала подробно рассказать Роберту, как найти тайное убежище и кролика, и мальчик немного успокоился. Он уснул, и миссис Фолкон взяла меня с собой наверх, в мастерскую, которая оказалась большой светлой комнатой.
Мистер Фолкон отложил кисть и палитру, чтобы поприветствовать меня. Он улыбался и вел себя просто, как во время нашей первой встречи на «приеме в саду», с его лица исчезло изможденное выражение. В мастерской царил изумительный беспорядок. Всюду были незаконченные картины, на стенах – яркие театральные афиши без рам и даже – театральные программки.
– Пытаюсь написать зимний пейзаж, – сказал мистер Фолкон, кивая в сторону большого окна и обнимая жену за талию. – Неважно получается, да? Ах, мы оба – плохие художники, так ведь, Тина? Но душа требует, даже если таланта маловато. – Он снял свою заляпанную краской блузу. – Кто хочет кофе? Миссис Кокс, наш повар, конечно, не одобряет кофе. Она твердо верит, что Бог создал чай, как горячий напиток, и джин, как холодный. Но она теперь с ним освоилась и варит вполне приличный кофе. Давайте спустимся, и миссис Кокс продемонстрирует нам, на что она способна.
«Луноловы» во многом были запущенным домом, но мне нравилась его атмосфера. Мебель была старая и потрепанная, ковры во многих местах протерлись, но убранство дома было выполнено с небрежным артистизмом. Вместо комнат, забитых мебелью – много свободного пространства. Вместо вычурных безделушек повсюду – на полках, на камине, на маленьких столиках – красовались восхитительные вещи: скульптура из дерева и камня, изящная высокая ваза с сухими стеблями незнакомой мне травы, на отполированной деревянной подставке – расколотый камень, величиной с кокосовый орех, а внутри – аметист. И везде – картины. Некоторые написаны мистером или миссис Фолкон, как мне сказали, но многие – их многочисленными друзьями.
– Ничего ценного, – весело сказал мистер Фолкон, когда мы пришли в гостиную пить кофе. – Аметист не годится для огранки, но очень красив. Что касается картин, то кто знает, может быть, кто-нибудь из наших друзей окажется невиданным доселе гением лет через сто? – Когда дверь открылась, он повернулся в кресле: – А, Роберт. Заходи, выпей с нами кофе. Нашел кролика?
– Да, нашел. Жив и невредим. Разве не удивительно? Клетку завалило снегом, там было тепло, как в иглу эскимоса. – Он покачал головой: – Представить себе невозможно, как Люси с Метью там прошла вчера вечером. И сейчас с трудом пройдешь.
К Роберту Фолкону вернулась его обычная уверенность. Он спокойно пересек комнату, взял меня за руку и поцеловал в щеку.
– Уже встала, Люси? Какая ты все-таки потрясающая девушка! Как приятно видеть тебя здесь.
– Здравствуй, Роберт! Я счастлива, что нахожусь здесь. – Я боялась, что буду чувствовать себя неловко в его присутствии, потому что мы с ним не виделись, за исключением того эпизода в долине, с того самого времени, как мистер Грешем бесцеремонно запретил ему видеться со мной. Но мистер и миссис Фолкон создавали вокруг себя такую теплую атмосферу, что было просто невозможно чувствовать себя не в своей тарелке. Не успев подумать, я добавила: – Не хочу даже думать о том, что придется вернуться.
Садясь за стол, Роберт метнул взгляд в сторону отца.
– Грешем может ее заставить?
Мистер Фолкон почесал бороду.
– Будь я проклят, если знаю, мальчик мой! Если он ее законный опекун, то думаю, что может.
Я сказала:
– Он мне не опекун, – и быстро добавила: – но, пожалуйста, не думайте, что я прошу разрешения остаться. Мне не надо было этого говорить.
– А почему нет? Тебе здесь всегда рады, Люси, – он посмотрел на свою жену и ухмыльнулся. – Мы как- нибудь справимся, правда, любимая?
– Мы всегда справляемся, Гарри. – Она взглянула на меня своими чистыми искренними глазами: – Я буду счастлива, если ты останешься, дорогая.
Я сказала неохотно:
– Но мистер Грешем забрал меня из Китая и заботился обо мне все это время. Нехорошо будет, если я останусь у вас, а он захочет, чтобы я вернулась.
– Что ж, мы не будем тебя переубеждать, – спокойно сказала миссис Фолкон. – Мы не та семья, где хозяин устанавливает свои законы и решает за каждого, что для него хорошо, а что – плохо, Люси. Гарри этого не хочет. Мы считаем, что каждый волен поступать и думать так, как он желает. – Она мельком взглянула на Роберта: – До тех пор, пока он не приносит вреда другим.
Мистер Фолкон щелкнул языком.
– Бьюсь об заклад, старина Грешем считает нас бестолковой компанией вместе с нашими необузданными и неугомонными лондонскими друзьями. Возможно, мы с Тиной не достаточно печемся о вещах материальных. – Он виновато посмотрел на Роберта: – Уж Роберт уверен, что это именно так. Его право. Но мы не говорим ему, как он должен жить, а он пытается не учить жить нас. Мы любим своих друзей, что бы там о них не говорили. Они честные люди, хотя ведут себя иногда не так, как принято. Мы живем так, как хотим, никому не принося зла и не жалуясь, если жизнь нас бьет. – Он встал, подошел к жене и, нисколько не смущаясь, поцеловал ее. – И мы счастливы, не правда ли, любовь моя?
Я была так рада за них, что у меня навернулись слезы. Мистер и миссис Грешем никогда не проявляли такой привязанности. Позже, когда мы сидели в столовой за простым, но вкусным завтраком, я все время ощущала силу любви, которая связывала мистера Фолкона и его жену. Роберт, однако, был другим. В