головы взглядом и сказал:
— Советую остричь ему волосы.
— А чем вам не нравятся мои волосы? — возразил я.
Бабушка всегда настаивала на том, чтобы я носил длинные волосы, и я привык к такой прическе.
Джулио неприязненно наморщил нос:
— Помимо того, что их слишком много?
— Зимой благоразумнее носить длинную прическу.
— Но какое отношение имеет благоразумие к моде и стилю?
Все засмеялись, включая маэстро, который только что вошел в комнату.
Джулио взял гребень и зачесал мои волосы назад.
— Посмотрю-ка, что скрывается под этой конской гривой, какие цвета и какой стиль одежды лучше подойдут мальчику.
Я замер, чтобы ничем не рассердить его, а не то он распорядится обрить меня наголо, как, борясь со вшами, каждый год брили наголо мальчишек, работавших на конюшне.
Он наклонился ко мне.
— Вижу, у тебя на затылке следы пальцев повитухи. Не беспокойся — мы подстрижем тебя ниже ушей.
Пока меня рассматривали, изучали, крутили и вертели, я просто сгорал от стыда. Но когда я попытался воспротивиться этому, Фелипе сурово посмотрел на меня и сказал, что таков приказ хозяина.
Не обращая на меня никакого внимания, словно меня здесь не было, они обсуждали, какого цвета должны быть у меня рейтузы, какого типа ремень, какой длины (выше или ниже колен) — сапоги. Я чувствовал себя куклой в руках девчонки. Эта девчонка играла со мной, одевала и переодевала меня и решала, какую одежду мне носить.
— Говорят, что французский стиль рукава сейчас самый модный в Европе.
Я в удивлении оглянулся. Это был голос маэстро. Он бродил среди наполовину распакованных коробов и тюков, доставал отрезы ткани — парчи и вельвета — и прикладывал их один к другому, подбирая цвета.
— Я хочу, чтобы у Маттео был камзол с подбоем. У него должна появиться одежда, в которой можно бывать в обществе. Возможно, ему придется сопровождать меня на званые обеды.
— Если слишком подбить ему костюм на торсе, ноги покажутся слишком худыми, — возразил Джулио.
— Я подумал, что ему подойдут рейтузы вот такого, мшисто-зеленого цвета.
— Да, обязательно нужен темный цвет! — согласился Джулио. — С такими тощими и длинными ногами в светло-зеленом он будет похож на кузнечика!
Раздался смех, и к чувству неловкости, которое я испытывал, прибавилось раздражение. Я молча переминался с ноги на ногу.
Заметив мое состояние, Грациано сказал:
— А почему бы Маттео самому не решить?
— Мне все равно, какой стиль нынче в моде, — сказал я. — Одежда служит для прикрытия наготы и для тепла.
— О нет, Маттео! — воскликнул маэстро. — Помимо чисто практического назначения у одежды много иных целей.
Меня не должно было удивлять то, что хозяина интересуют все эти вещи. Он с тем же вниманием относился к эффекту, производимому кроем и цветом, как и ко всему остальному.
Он взглянул на меня.
— Ты удивишься, Маттео, если узнаешь, насколько это важно, оторочен ли плащ мехом по самому краю или нет!
— Но это не имеет особого отношения к моде, — не сдавался я. — Мех животного, особенно горностая, специально создан для того, чтобы отражать ветер.
Маэстро тут же оказался рядом со мной. В руках его была шкурка горностая.
— А ну-ка покажи, Маттео.
Я взял у него шкурку и погладил мех против шерсти.
— Посмотрите, как волоски опять ложатся на свое место. Они начинают расти именно в эту сторону, когда горностай меняет шкурку на белую, чтобы прятаться на снегу.
— Для чего?
Когда он спросил это, я взглянул ему в глаза. Он прекрасно должен был знать для чего. Мне снова показалось, что он испытывает меня.
— Для чего? — переспросили. — Для того чтобы выжить.
— А без этого ему не выжить?
— На горностая охотятся такие хищные птицы, как коршун и ястреб. Зимой они легко могли бы его заметить. Зверек меняет окраску, чтобы оставаться невидимым на снегу.
— Но как это происходит?
— По воле Божьей, конечно, — заявил Джулио. — Свойства вещей созданы Господом.
Они с портным переглянулись.
Мой хозяин этого не заметил. Но заметил Фелипе.
— Что еще нужно для мальчика? — вмешался он в разговор. — Поторопитесь, Джулио, пока мессер Леонардо не решил узнать все подробности того, как вяжутся чулки!
Джулио улыбнулся. Фелипе отвлек его внимание, и смутное подозрение сменилось обычной беспечностью.
— Давайте-ка взглянем на яркие ткани, что Фелипе привез из Флоренции, — предложил Грациано, — и посмотрим, как они подойдут к остальному ансамблю.
Они принялись расхаживать среди рулонов материи. Глядя на них, я вдруг заметил, что хозяин, оказывается, старается выглядеть красиво и при этом оригинально. В его костюме сочетались цвета, которые никому бы в голову не пришлось соединить, например бордовый с розовым, фиолетовым или голубым, а темно-зеленая туника была украшена золотыми прорезями.
— И мальчика обязательно надо подстричь! — крикнул Джулио нам вслед, когда мы наконец направились к выходу.
Так что мне пришлось отправиться к цирюльнику и подстричь волосы.
После этого, чувствуя себя обкорнанным барашком, я вернулся в покои маэстро.
— О, Маттео, да у тебя на голове, оказывается, есть не только волосы, но и глаза! — пошутил Грациано, увидев меня.
Когда я вошел в студию, они сидели рядом на табуретах. Маэстро подозвал меня к себе и, взяв за подбородок, принялся изучать мое лицо.
— Его черты напоминают мне какие-то портреты, — пробормотал он. — Высокий лоб, красиво очерченный рот, выраженные скулы. Да, в зрелом возрасте ты будешь очень привлекательным. Если захочешь, Маттео, в будущем ты сможешь выглядеть высокородным человеком.
Я опустил голову и постарался вырваться из его хватки, но он подвел меня к зеркалу, приставленному к стене. Зеркало стояло под таким углом к окну, чтобы, работая в любом конце комнаты, он мог всегда видеть то, что происходит снаружи. Ему это, похоже, нравилось, но я чувствовал себя неуютно из-за присутствия в помещении этого ничем не прикрытого отражающего стекла.
Мне всегда делалось не по себе, когда я видел зеркало.
В этом мы расходились с бабушкой. «Да у тебя в венах суеверная кровь!» — бранила меня бабушка, когда я настаивал на том, чтобы она прикрывала любое зеркало, которое у нас появлялось. Но в цыганских таборах я наслушался много историй о том, что душа человека может сгинуть в его отражении.
Бабушка смеялась над этим поверьем. «Зеркало — это отполированная поверхность металла, которому придана соответствующая форма, или кусок стекла, одну из сторон которого покрыли жидким металлом и затем дали ему высохнуть, — сказала она как-то раз. — Это очень просто: некоторые элементы
