развернула ее и приказала вместе с первой вернуть ее отправителю.
Когда она встала с постели и оделась к завтраку, ей доложили, что прибыла правительственная делегация.
Муж ее настоял, чтобы она их приняла, хотя она ссылалась на невыносимую мигрень. Выступил вперед самый почтенный по возрасту государственный сановник и с суровым видом заявил:
— Мадам, обстоятельства такие высокие, столь чрезвычайные требуют, чтобы Вы уступили. Решается участь всей нашей страны. Мы надеемся, что Ваше нездоровье пройдет и Вы будете присутствовать на обеде, в противном случае Вы прослывете плохой полькой.
Когда делегация отбыла, муж заставил Марию поехать к мадам де Вобан, любовнице князя Понятовского, и посоветоваться с ней относительно наряда для пресловутого обеда.
Мадам де Вобан участвовала в заговоре. Она вручила Марии письмо, подписанное самыми видными представителями нации:
'Мадам, незначительные причины нередко приводят к гибельным последствиям. Во все времена женщины оказывали влияние на мировую политику.
Людьми управляют страсти, и вы, женщины, становитесь решающей силой истории. Как полька, вы отдали бы свою жизнь ради Вашей родины. Но Вы женщина, и Ваше женское естество противится союзу, который кажется Вам унижающим Ваше достоинство.
Так вспомните библейскую Эсфирь, которая пожертвовала собой, чтобы спасти свой народ и сохранила на страницах истории славу его спасительницы.
Вы дочь, сестра и жена тех поляков, которые составляют силу нации, но без единства эта сила не сохранит себя. Вспомните же слова знаменитого и мудрого Фенелона:
«По видимости власть принадлежит мужчинам, но никогда они не добьются успеха своим замыслам без помощи женщин». Объединитесь же с нами, помогите нам, и Вы решите участь двадцати миллионов людей'.
После этого мадам Вобан вручила Марии, уже колеблющейся и почти обессиленной, еще одну записку Наполеона:
В то время как бедная Мария отбивалась от Наполеона, как «храбрая козочка месье Сегэна» от волка, императорские солдаты, уже наслышанные о польской метрессе своего повелителя, распевали на этот сюжет весьма вольные куплеты:
Это доказывает, что народ обладает даром предвидения — ведь Наполеон еще не «грелся в печи» мадам Валевской, когда была сложена эти песенка.
Когда стало известно, что Мария приняла приглашение на обед, волна энтузиазма захлестнула польских патриотов. Для них это согласие означало, что Мария сделала первый шаг к императорской постели. Некоторые из них заявляли со слезами на глазах, что, когда это свершится, они поставят толстую свечу перед образом фамильного святого. Другие решили вывесить на своем особняке национальный флаг. Многие считали, что это будет беспримерное событие, с которым можно сравнить только жертвоприношение Авраама в библейской истории. Короче говоря, все думали, что момент, когда Мария позволит Наполеону разместить свое достояние в ее сундучке, станет великим моментом истории Польши.
Представители временного правительства являлись, чтобы поцеловать руку юной княгини; этот жест одновременно выражал сочувствие, одобрение и благословение ее героическому решению.
Мадам Вобан, опасаясь перемены настроения и возможного бегства Марии, всю ночь дежурила у ее дверей.
На следующее утро под наблюдением мадам Вобан и графа Валевского, Мария была наряжена как на свадьбу.
Потом ее привезли во дворец, где должен был состояться прием. Бедная молодая женщина сразу растерялась от назойливого внимания приглашенных. Все крутились около нее, громко расхваливая ее красоту, изящество наряда, а некоторые уже обращались за протекцией (!). Этот постыдный спектакль совсем расстроил Марию.
Когда вошел император, она побледнела; и опустила глаза.
Наполеон, оживленный и веселый, обходил зал, по своему обычаю наделяя дам. комплиментами скорее военного, чем императора:
— Браво! Какие зубки! Какие глазки! Какая грудь. А вот ноги крупноваты, э?
Остановившись перед Марией, он спросил участливо:
— Вы ведь были нездоровы мадам, а теперь как Вы себя чувствуете?
Эта сдержанность успокоила маленькую графиню; у нее проснулась надежда, что, может быть, она все же сохранит свою честь.
За столом она была посажена рядом с Дюроком, напротив императора. Смущенная направленными на нее взглядами гостей, она совсем не заметила странной жестикуляции императора.
Разговаривая о польских делах, о войне с Пруссией, о политике России, он то засовывал палец в рот, то складывал пальцы под носом в виде латинской буквы V, то слегка постукивал кулаком по голове, то засовывал указательный палец правой руки в левое ухо, и т. п. Собеседники были в особенности поражены тем, что разговор Наполеона, отточенность формул, остроумие парадоксов и блестящая логика не давали никаких оснований подозревать умственное расстройство.
